Читать книгу "Арабская жена - Таня Валько"

Я стою в ванной и смотрю на только что обписанную мною картонную полоску. Сажусь на унитаз. Результат однозначный и сомнению не подлежит, но поверить в него я не могу. Вытаскиваю следующую полоску и повторяю действие. Задерживаю дыхание и… То же самое.

Превосходно! Я залетела! К моему отчаянию прибавляется и ярость. Охотнее всего я бы сейчас кого-нибудь покусала.

— Марыся, что ты, черт подери, вытворяешь с этими хлопьями!.. — ору я, зайдя в кухню и увидев, как моя дочь пальцами вылавливает из молока шоколадные шарики. Впрочем, она это проделывает каждое утро.

— Завтракаю, мамочка. — Она невинно смотрит на меня и продолжает делать то же самое.

— Сколько раз я тебе говорила, что едят ложкой?! Ты что, олигофрен?!

— Да. — Боюсь, Марыся не знает слова «олигофрен» — раньше она никогда его не слышала.

— Когда же ты наконец начнешь меня слушаться! — Наклонившись к ней, я швыряю ложку в ее миску. — Говорю тебе, ешь как человек! Ясно?!

— Ясно, — слабым голоском отвечает Марыся, и я вижу, как в ее черных глазенках показываются слезы.

— Жуй давай, и быстро! — Я разворачиваюсь и выхожу во двор — немного проветриться. За спиной слышу тихий детский плач.

Во дворе вижу нашего гяфира, которому мы неплохо платим, а он, ленясь, расселся на пластиковом стуле и греется на солнышке. Какое бесстыдство! Значит, я должна подметать, убирать двор, а многоуважаемый господин сторож будет расслабляться?!

— Эй, ты! Иди сюда.

Неохотно, будто в замедленной киносъемке, он встает со стула и направляется в мою сторону.

— Возьми метлу, мешок для мусора и убери здесь! — кричу я на него, размахивая руками.

По выражению его лица видно, что он возмущен. Презрительно скривив губы, гяфир выпрямляется и окидывает меня оценивающим взглядом.

— Хозяин ничего мне не говорил.

— Так я тебе говорю. Выполняй!

— Но хозяин ничего мне не говорил, — монотонно повторяет он.

Какой упрямый осел! Тупица! Даже такой вот слуга не слушается женщины — а все потому, что женщина в этом обществе ничего не значит. Ну ничего, я ему докажу, что со мной этот номер не пройдет! Он у меня еще попомнит!

— Ахмед! — тут же набираю номер я. — Этот сторож-дурак не хочет подметать террасу и вообще убирать отказывается, — говорю в трубку по-польски.

— Во-от как…

— Он заявляет, что, мол, хозяин ему не велел, а на хозяйку ему плевать.

— Не может быть. Он тебе очень симпатизирует.

— Мне не надо, чтобы он мне симпатизировал! — воплю я, словно стремлюсь докричаться до него напрямую, минуя телефонную связь. — Мне надо, чтобы он уважал меня и слушался!

В трубке — гробовая тишина. После паузы Ахмед спокойно произносит:

— Передай ему телефон.

Я отдаю трубку гяфиру и слышу, как из нее доносится не столько крик, сколько скрежет. Арабские гортанные звуки переходят в хрипение. Понять что бы то ни было из этого я не в состоянии, но результат налицо.

— Сорри, мадам. — Если бы он мог, то убил бы меня взглядом, однако услужливо склоняет голову и, шаркая, отправляется за метлой.

Больше жертв мне в этом безлюдье не отыскать. Можно еще, конечно, позвонить маме в Польшу, с ней-то поссориться нетрудно; но звонить туда я стараюсь как можно реже. Она все осуждает и постоянно говорит о моем возвращении в Польшу. Знала бы бедняжка, что это нереально, поскольку у меня нет ни наших с дочкой загранпаспортов, ни денег, ни возможностей, наверняка сошла бы с ума. Ясно одно: мне самой придется расхлебывать ту кашу, которую я заварила.

Меня раздирают сомнения. Я не могу сказать с уверенностью, что не хочу этого ребенка. Я всегда мечтала иметь девочку и мальчика, но сейчас такое неподходящее время! Сперва я хочу чего-нибудь достичь, утвердиться в своем положении, почувствовать себя увереннее и поверить в любовь Ахмеда. А я ведь, получается, даже не официальная жена! Да что мне, мало нынешних хлопот? И он-то, муж мой, хоть бы обмолвился о легализации брака… Неужели рассматривает его как временный вариант?

Я сажусь на солнышке и греюсь, будто кошка. Что ж, мне остается только ждать. Заодно и проверю, как Ахмед поведет себя в такой ситуации.

— Шукран[49], — благодарю я за результат анализа, который получаю буквально через полчаса после его сдачи.

— Мабрук, — говорит лаборантка. Значит, можно не открывать конверт и не разбирать нацарапанный на бланке диагноз.

Женщина сплевывает через плечо, чтоб не сглазить, и широко улыбается мне. Я же грустно вздыхаю и довольной явно не выгляжу.

— Если ты себя плохо чувствуешь, то не беспокойся, через три месяца это пройдет, — утешает она. Не допускает даже мысли о том, что меня мог огорчить сам факт беременности. — Теперь тебе нужно к врачу, — доброжелательно советует она. — В нашей клинике принимает очень хороший гинеколог. И берет недорого.

— У меня есть родственница, которая работает в медицинской отрасли, она мне наверняка кого-нибудь порекомендует. Еще раз спасибо.

Медленно направляюсь к дому свекрови. Что ж, придется официально объявить им «радостную» новость. Может, не сегодня? В первую очередь я, наверное, должна сказать об этом Ахмеду… И я решаю еще какое-то время подождать — неизвестно ведь, что будет дальше. Вдруг выкидыш? И что тогда? Стыд и необходимость перед всеми оправдываться?

На смену тошноте пришло другое состояние — быть может, менее неприятное, но еще более тягостное: я целыми днями сплю и ничего не могу с этим поделать. Ужасно боюсь за Марысю: только бы ей не пришла в голову какая-нибудь глупость! Сидя с ней в детской, я засыпаю прямо на ковре среди игрушек, а когда смотрю телевизор, могу захрапеть во время самого интересного сериала. В кухне я едва держусь на ногах, как-то раз уснула прямо за столом, уронив голову в овощные очистки… Ничего не понимаю. Когда я носила Марысю, была бодра, как жаворонок.

Уже месяц я не хожу на фитнес, а Ахмеду объясняю это ленью. Он в последнее время все принимает со стоическим спокойствием, стал кроток как овечка. Порой я ловлю на себе его пристальный оценивающий взгляд, хотя пока ни о чем ему не говорила. Да тут и говорить нечего — уже видно, что скоро я снова стану мамой: живот чуть-чуть раздулся, пупок вышел из ямки, в которой всегда скрывался, а грудь увеличилась на целый размер. Я ношу широкие футболки и думаю еще какое-то время подождать с приятной новостью, поскольку по-прежнему боюсь выкидыша, — самочувствие у меня скверное и какое-то странноватое. Не хочу никого разочаровывать. Кроме того, я понятия не имею, как бы отреагировал Ахмед, если бы я потеряла ребенка; думаю, его реакция была бы весьма непредсказуемой.

— Малика сегодня вечером повезет тебя по магазинам, — сообщает он мне по телефону. — У нас сейчас бешеные распродажи, как и всегда после Нового года. Она приедет в пять, годится?