Читать книгу "Дарий - Виктор Поротников"

Дарий дал понять Уджагорресенту, что высоко ценит преданных ему людей. В знак особого расположения Дарий подарил высокородному египтянину роскошную персидскую одежду и ожерелье из лазурита.

Ближайшие друзья и советники царя одобрили его намерение отправиться в Египет, чтобы там разобраться, чего заслуживает Арианд: награды или кары.

Перед самым выступлением из Суз Дарий вызвал своего казначея. В присутствии Аспатина и вавилонянина Нур-Сина царь повелел казначею начать чеканку новой золотой монеты.

– Эта монета должна быть равна по весу вавилонскому серебряному сиклю, – сказал царь. – На одной стороне монеты пусть будет изображен трехступенчатый зороастрийский алтарь, а на другой… – Дарий сделал паузу.

– Профиль царя из рода Ахеменидов, сына Гистаспа, – угодливо вставил Аспатин, переглянувшись с Нур-Сином.

– Нет, – Дарий сделал отрицательный жест. – На другой стороне монеты нужно изобразить персидского лучника. Пусть не лицо Дария-Ахеменида запомнится всем народам Востока, но персидский воин, их покоритель. Цари не вечны, зато вечно владычество персов. Во всяком случае, долговечно, – добавил Дарий, заметив промелькнувшее сомненье в глазах прямолинейного Нур-Сина.

Дарий пожелал также, чтобы новая монета чеканилась из золота самой высокой пробы.

По совету Уджагорресента персидское войско вступило в Египет поздней осенью, когда заканчивается разлив Нила и широкая величественная река вновь входит в свои берега, густо поросшие тростниковыми зарослями.

На два дня Дарий задержался в Пелусии, крепости у дельты Нила.

Эти места запомнились Дарию в связи с битвой с войском фараона Псамметиха[111], пытавшегося остановить персидское вторжение на пороге своего царства. Измена, благодаря стараниям Уджагорресента пробравшаяся в окружение Псамметиха, позволила тогда персам одержать решительную победу.

Однако крепость Пелусий египтяне защищали отчаянно. Немало персов полегло под этими стенами.

Дарий взбирался на самую высокую башню крепости, прогуливался по южной крепостной стене, пробуждая в памяти картины того ожесточенного штурма. Он сам ворвался тогда по телам сраженных врагов в крепость через южные ворота с отрядом царских телохранителей. И возглавлял тот отборный отряд именно честолюбивый Арианд.

Дарий всегда уважал храбрых людей. Арианда же он уважал еще и за то, что тот не боялся высказывать в глаза Камбизу то, о чем думает и считает нужным сказать царю.

И снова – дорога. Войско двигалось к Мемфису, одному из самых больших городов Египта.

Однообразно проходили дни среди печальных красноватых песков, лишь косматые кочки шафрана с желтыми цветами слегка, оживляли унылый безводный пейзаж.

Когда взору открылся Нил, мутный и величавый, воды которого бурлили барашками на стремнинах, ландшафт резко изменился. Долина реки утопала в зелени пальм и акаций, здесь росли и гигантские сикоморы, и высокие белоствольные тополя. Вся равнина была покрыта полями, прорезанными узкими каналами, где блестела нильская вода, и длинными дамбами, служившими заслоном при бурном наводнении. По ним же были проложены дороги, соединявшие селенья, как правило, расположенные на возвышенных местах. На полях, удобренных плодородным нильским илом, вовсю пробивалась свежая зелень будущего урожая.

Простые египтяне собирались толпами по обочинам дороги, взбирались на плоские кровли домов, на глинобитные заборы – всем хотелось увидеть воинов непобедимого царя Дария. Но больше всего простодушным селянам хотелось узреть самого владыку персов, который, по слухам, был выше обычного человека на четыре головы, и даже царский конь якобы был величиной с верблюда!

Вот почему, едва завидев идущую стройными отрядами персидскую конницу, земледельцы бросали работу на полях и во все глаза таращились на необычных, по местным меркам, всадников с длинными завитыми бородами, в цветастых башлыках и белых войлочных колпаках с плоским верхом.

Особенно египтян поражали мидийцы на своих огромных лошадях, а здоровяка Тахмаспаду египтяне и вовсе частенько принимали за царя царей.

Стоило Тахмаспаде появиться близ какого-нибудь селенья или городка во главе конных паретаков, как местные жители начинали гурьбой падать ниц возле дороги, а дети показывали на Тахмаспаду пальцами и громко кричали: «Интариуаш!.. Интариуаш!…» (Так на египетском наречии звучало имя Дарий.)

При приближении к Мемфису Дария вышла, встречать целая процессия египетских жрецов и вельмож.

Царские конные телохранители и пешие гвардейцы с подозрительным любопытством поглядывали на долговязых египтян, одетых в белые полотняные юбки и облегающие длинные туники, напоминавшие женские платья. На каждом вельможе было нацеплено множество украшений: браслеты и ожерелья из золота и драгоценных камней; пышные черные парики и юбки делали их похожими на женщин. У тех вельмож, что были без париков, волосы были завиты и уложены в два слоя. Верхний состоял из тонких, длинных завитков; нижний слой представлял собою ряды более коротких завитков или же завитых локонов, свисающих до плеч.

На фоне стольких женоподобных египетских сановников, от которых веяло благовониями и у каждого уголки глаз были подведены черной тушью, выделялись бритоголовые жрецы.

Громкими стройными голосами жрецы пропели какой-то гимн под звон медных погремушек и систров[112], после чего процессия расступилась, склонившись ниц по краям дороги.

Уджагорресент переводил Дарию слова гимна, смысл которого был таков: «Да будет в твоем сердце – о великий царь! – милость бога Амона! Да ниспошлет тебе Амон[113]счастливую старость! Да проведешь ты жизнь в радости и достигнешь еще большего почета! Губы твои здоровы, руки твои могучи. Твой глаз видит далеко. Ты прибываешь в свой прекрасный Дом Радости, где все подвластно тебе!»

Высокие белые стены Мемфиса были видны издалека. На фоне этих стен еще более яркой и сочной казалась пышная зелень пальм и сикомор; лоно широкой реки, текущей в низине, отливало синевой; в небесах не было ни облачка, горячее солнце слепило глаза.

У распахнутых настежь городских ворот скопились огромные массы народа, так что передовой отряд персидской конницы оказался как бы в коридоре меж людских толп. Подобная многолюдность встречавших казалась персам угрожающей: что, если все эти десятки тысяч египтян разом бросятся на них и растопчут все персидское войско, в котором не было и тридцати тысяч воинов? Однако тревога отступала, когда тысячи египтян покорно сгибали спину при виде царского штандарта.