Читать книгу "Шоколадный папа - Анна Йоргенсдоттер"

Андреа погружается в красивые воспоминания: утренний кофе, обед на балконе, теплая рука Каспера возле тарелки. Лежать в постели, прижавшись друг к другу лбами, укрывшись подобранными по цвету одеялами с восточным рисунком, почти слышать мысли Каспера. Андреа вспоминает свадебные фотографии и Каспера со скрипкой на сцене, в глазах у него — Андреа. Его звуки, его любовь — ведь она была, ведь равнодушный не станет требовать развода у запутавшейся, сбитой с толку дурочки-Андреа?

Красивые воспоминания, а не те, которые ей навязывает Лувиса: воняющие рвотой, желтые от мочи. Воспоминания о липком обручальном кольце и «скорой помощи». О ссорах и дикой ревности. Мне нужны красивые воспоминания, Лувиса! Предаваться печали на кладбище. Словно Каспер умер! Это не горечь досады, это просто правда. Того, кто скрылся в молчании, можно оплакивать на кладбище. На скамейке среди скорбящих. Пожилая дама в трауре сочувственно улыбается Андреа. Оставляет букет красных роз среди прочих цветов. Меж опавших лепестков плавает свеча.

Андреа не может утешаться тем, что безвозвратно ушедший любил ее до самой смерти. Не может даже думать о нем как о мертвом. Может быть, разместить объявления о пропавшем без вести на упаковках молока? The missing person (человек, утративший что-то?). Был одет в куртку с капюшоном и рваные джинсы. Возможно, плевался и пинал булыжники, повторяя: «Проклятая Андреа!» Нашедшего просьба вернуть. Живым или мертвым. Очень живым или безнадежно мертвым. «Фу, не говори так!» — произносит София, гладя мятую занавеску Андреа, которая будет висеть в комнате Андреа. В МОЕЙ ЖИЗНИ! Пусть моя жизнь будет мятой, пожалуйста, ну почему мне нельзя жить так, как я хочу?

На кладбище никто не отнимет у тебя твой гнев. Андреа треплет зубами свадебный букет: герберы и плющ. Пережевывает. Вспоминает снова и снова. Никто не запретит! Никто не запретит ненавидеть чужие занавески с пионами. Случайно задевать их так, что остаются одни клочья. Как от фотографий.

Встать и уйти, но от воспоминаний не убежишь. Однако беспокойные бирюзовые ботинки несут Андреа дальше, на площадь, где люди.

Обычный ресторанчик у площади Меллевонгсторьет, вокруг незнакомые голоса и слова. Андреа садится, вдыхает запах свободы. Первый глоток свободы за несколько дней. Столики на террасе, пиво и снюс. Волосы в разные стороны. Щеки обвисли, но морщин пока нет. Здесь Андреа хорошо! Среди шведов с южным темпераментом и южан со шведским выговором: здесь она дома. Болтает, разговаривает, замечает, что жестикулирует — и чем дальше, тем больше. Что смех ее певуч. Официантка с гладкими черными волосами до пояса и огромным ярко-красным накрашенным ртом ставит перед Андреа новый бокал пива взамен пустого.

— Но… — Андреа печально смотрит в кошелек.

— Я угощаю! — улыбается официантка.

— Но… — повторяет Андреа.

— Там, где я родилась, так принято! — смеется официантка. «Вот бы и мне там родиться», — думает Андреа, и женщина, сидящая наискосок, окликает ее:

— Ты из Италии?

— Нет…

— А похоже, — добавляет незнакомка и снова смотрит в свой бокал, увлеченно вглядывается в золотую поверхность, словно пытаясь увидеть там что-то еще, словно этого золота мало.

Андреа из Италии? Может быть. Может быть, Маддалена оставила отпечаток на ее внешности. Отпечаток отсутствия. След тоски. Андреа хочется спросить, что же в ней итальянского. Волосы у итальянок бывают самых разных цветов. Маддалена вполне может быть седой. Жирной и безумной. Алкоголичкой, шатающейся по дому у моря, набив рот тирамису, бессвязно болтающей, с опухшим лицом, одинокой.

Мужчина за соседним столиком наклоняется к Андреа. Руки сплошь покрыты татуировками. Глаза добрые.

— Знаешь, — произносит он, — мне кажется, я собака.

Женщина напротив гладит его по руке.

— Гав, гав! — тявкает он и воет. Похоже на грустную собаку. Андреа говорит, что у нее тоже иногда бывает такое чувство. Гав, гав.

— Но я пишу, изгоняя из себя собаку, — добавляет она. Какая ложь! Тексты никогда ни от чего не освобождают. Однако парень принимает ее слова за чистую монету. Говорит, что тоже мог бы писать: ему есть что рассказать. Он улыбается, и Андреа верит. У него умные глаза с красными прожилками. Но если бы тексты и вправду дарили свободу, Андреа давным-давно избавилась бы от Каспера. Виляние хвостом осталось бы в далеком прошлом. Место, сидеть! Некоторые вещи — словно внутренний орган, который невозможно удалить — можно только обезболить.

Андреа думает о Марлоне, который остался в их общей квартире. Как он принюхивается, пытаясь показать Андреа, что такое на самом деле жизнь. Есть, спать, шипеть, мурлыкать. Запрыгивать на колени, не спрашивая разрешения, не извиняясь. Андреа пытается научиться этому.

Некоторые вещи вписаны в тебя шрифтом для слепых. Что-то становится чертами лица, свойством рук. Это хорошая отговорка. Можно идти по жизни со злобными, тяжкими вздохами: я такой, как есть, и не надо пытаться меня изменить. Андреа смотрит на закат. Тоскует ли Карл по Маддалене? По Маддалене, плавной походкой расхаживающей из комнаты в комнату, покачивая широкими бедрами, удерживая на весу две тарелки со спагетти (сливочный соус капает через край). У нее всегда наготове откупоренная бутылка красного вина. Плюс еще две в буфете. Она громко смеется, бьет посуду. Утюг не касался ее занавесок. Может быть, у нее и занавесок нет. И дверей.

— Послушай, — шепчет он, — не позволяй никому унижать тебя. Слышишь?

— Да, — шепчет она в ответ.

Они улыбаются друг другу, пожимают руки. Желают удачи. Он уходит, но возвращается на полпути, подбегает к ее столику.

— Послушай, — продолжает он, — если тебе нужна помощь, я всегда здесь.

Его окликает хозяйка. Он кладет лапу Андреа на плечо и исчезает.

Андреа сидела на кладбище и оплакивала того, кого не хочет забывать. Того, кто навсегда останется с ней, сколько бы она ни написала.

Андреа идет на вечеринку к Бородачу, там будет и Хельга. Приятно встречаться с теми, кому наплевать, шатается ли она, бессвязно болтая, или идет прямо, закрывшись на все засовы. Андреа достает записную книжку: «Жизнь может быть прекрасна, стоит только время от времени позволять себе плакать или смеяться, быть трезвым или пьяным СОВЕРШЕННО НЕ К МЕСТУ». Вырывает страницу, складывает пополам и кладет на стол под стекло.

* * *

Try to see the tragic

Turning into magic[45]

Эти строчки вертятся в голове у Андреа, когда она выходит из La Couronne. Идет, пошатываясь, по безымянной улице, не представляя, как добраться до дома. Попытка увидеть, как трагическое превращается в магическое. Припев песни, звучавшей над маленьким танцполом. Андреа не танцевала. Она сидела с Бородачом и, как всегда, пила за будущие успехи. Когда он начал обниматься со своей невестой, словно только что сошедшей с подиума конкурса «Мисс Швеция», Андреа попыталась завести разговор с двумя молодыми людьми за тем же столиком. Они вежливо отвечали на ее вопросы о любви и изменах, а потом ушли.