Читать книгу "Гипнотизер - Ларс Кеплер"

— Что вы имеете в виду? Я не могу признать неправду.

— Я этого и не требую.

— Прозвучало как требование. Моя просьба об отпуске будет выглядеть как признание вины.

— Скажите, что берете отпуск, — сдержанно велела Анника.

— Черт знает что за идиотизм, — рассмеялся я и вышел из кабинета.

Вечерело. Прошел короткий ливень, и в лужах отражалось солнце, от земли пахло лесом, влажной почвой и гнилыми корнями. Я бежал по дорожке вокруг озера, размышляя о действиях Лидии. Я продолжал считать, что в состоянии транса она сказала правду — но не знал, как толковать ее слова. Что это была за правда? Вероятно, Лидия описала реальное, конкретное воспоминание, но поместила его не в то время. Имея дело с гипнозом, еще яснее понимаешь, что прошлое не прошло, твердил я себе.

В легкие вливался прохладный свежий воздух поздней весны. Последний отрезок лесной дороги я пробежал, прибавив скорости. Спустившись на улицу, я увидел возле нашей подъездной дорожки большой черный автомобиль. Возле машины топтались двое мужчин. Один из них смотрелся в блестящую поверхность машины и, быстро затягиваясь, курил сигарету. Второй фотографировал наш дом. Они еще не видели меня. Я замедлил шаг, прикидывая, успею ли повернуть назад, и тут они меня заметили. Мужчина с сигаретой быстро раздавил окурок ногой, второй торопливо навел на меня объектив. Приближаясь к ним, я все еще тяжело дышал.

— Эрик Мария Барк? — спросил курильщик.

— Что вы хотите?

— Мы из вечерней газеты «Экспрессен».

— «Экспрессен»?

— Йес. Мы хотели бы задать вам пару вопросов об одной вашей пациентке…

Я покачал головой.

— Ничего не обсуждаю с посторонними.

— Ничего себе!

Мужчина скользнул взглядом по моему красному, как у подвыпившего, лицу, черной спортивной кофте, мешковатым штанам и вязаной шапочке. Фотограф кашлянул у него за спиной. Над нашими головами пролетела птица, ее тело идеальным полукругом отразилось в крыше машины. Небо над лесом было плотное и темное. Наверное, вечером дождь будет еще сильнее.

— Ваша пациентка дала интервью завтрашней газете. Она говорит о вас весьма серьезные вещи, — сообщил журналист.

Я посмотрел ему в глаза. У журналиста было располагающее лицо. Средних лет, чуть полноватый.

— У вас есть возможность ответить ей, — тихо добавил он.

Окна нашего дома были темными. Симоне наверняка еще в городе, в галерее. Беньямин пока в детском саду.

Я улыбнулся мужчине, и он без обиняков сказал:

— Иначе ее версия пойдет в печать, и никто ничего ей не возразит.

— Мне меньше всего хочется обсуждать своих пациентов, — медленно отозвался я, прошел мимо обоих мужчин к подъездной дорожке, отпер дверь, вошел и постоял в прихожей, слушая, как они уезжают.

На следующее утро телефон зазвонил в половине седьмого. Звонила директор Каролинской больницы Анника Лорентсон.

— Эрик, Эрик, — сказала она сдавленным голосом. — Вы читали газеты?

Симоне села в постели рядом со мной; она тревожно взглянула на меня; я сделал успокаивающий жест и вышел в прихожую.

— Если это касается ее жалоб, то все же понимают, что они — вранье…

— Нет, — резко прервала она. — Это понимают не все. Многие смотрят на нее как на безответного, слабого, уязвимого человека, женщину, оказавшуюся в руках склонного к манипуляциям шарлатана. Этот человек, на которого она полагалась, которому доверяла больше всех, предал ее и воспользовался ею. Вот о чем говорится в газете.

Я слышал в трубке ее тяжелое дыхание. Когда она заговорила, голос у нее был хриплый и утомленный:

— Вы хорошо понимаете, что это вредит всем нам.

— Я напишу опровержение, — коротко сказал я.

— Этого недостаточно, Эрик. Боюсь, этого недостаточно.

Она немного помолчала, потом без выражения проговорила:

— Она собирается подать на нас в суд.

— Она его никогда не выиграет, — фыркнул я.

— Эрик, вы правда все еще не понимаете, насколько это серьезно?

— И что она говорит?

— Советую пойти купить газету. А потом сесть и хорошенько обдумать, что вы будете говорить. Сегодня в четыре часа вас вызывают на собрание правления.

Когда я увидел свое изображение на первой полосе, у меня чуть не остановилось сердце. Фотография, сделанная с близкого расстояния, — я в вязаной шапочке и кофте, краснолицый, почти безразличный. Я слез с велосипеда, на трясущихся ногах подошел к киоску, купил газету и поехал домой. Разворот был украшен фотографией Лидии с черным прямоугольником на глазах: бедняжка сжалась в комочек, обняв плюшевого мишку. В статье говорилось о том, как я, Эрик Мария Барк, гипнотизировал Лидию, превратив ее в подопытное животное, и злонамеренно обвинял в жестоком обращении и преступлениях. Если верить репортажу, Лидия плакала и твердила, что возмещение ущерба ее не интересует. Деньги никогда не возместят того, что ей пришлось пережить. Она оказалась совершенно сломленной и созналась в вещах, которые я внушил ей во время глубокого гипноза. Пик моих преследований наступил, когда я ворвался к ней в дом и внушил мысль о самоубийстве. По словам Лидии, ей хотелось умереть; она словно попала в секту, где я был лидером и где она лишилась собственной воли. Лишь в больнице она решилась усомниться в моих методах лечения. Теперь Лидия требовала, чтобы мне навсегда запретили творить подобное с другими людьми.

На следующей полосе красовалось изображение Марека, моего пациента. Он соглашался с Лидией и говорил, что моя работа представляет огромную опасность для жизни людей и что я, как одержимый, выдумываю всякий бред, в котором заставляю сознаваться погруженных в гипноз пациентов.

Внизу полосы высказывался эксперт Йоран Сёренсен. Раньше я никогда не слышал об этом человеке. Но он рассуждал о моем исследовании, сравнивал гипноз со спиритическим сеансом и намекал, что я опаивал пациентов наркотиками, чтобы подчинить их своей воле.

В голове стало пусто и тихо. Я слышал, как на кухне тикают настенные часы, слышал, как шумят время от времени проезжающие по дороге машины. Дверь открылась, вошла Симоне. Прочитав газету, она побледнела как покойник.

— Что происходит? — прошептала она.

— Не знаю, — сказал я и почувствовал, как пересохло во рту.

Я сидел, уставившись в пустоту. Что, если моя теория оказалась ошибочной? Что, если гипноз не помогает людям, пережившим глубокую травму? Если так, на их воспоминания могло повлиять мое страстное желание определить модель поведения. Я не верил, что Лидия под гипнозом видела несуществующего ребенка. Я был убежден, что она описала реальное воспоминание, но теперь я начинал чувствовать растерянность.