Читать книгу "Заначка Пандоры - Виталий Сертаков"

Я зря считал Боба ревнивцем. Я плохо о нем думал, а парень умнел на глазах. Он улыбнулся моим упрекам и ответил, что вовсе не переживал из-за Лиса. Бобу, как и мне, давно было наплевать не только на Германа, но и на многих других. На всех, кто неспособен оценить перемены.

Инна поманила Роберта в круг. Пришла его очередь набираться сил. Хоть он немножко бестолковее меня, придется его терпеть. После Кона, если никто не помешает, на полянку пойду я. Нам предстоят большие дела.

Кто-то ведь должен внести порядок в этот мир.

34

ПЕШКА

ГЕРМАН

Мне страшно.

Не так давно я был уверен, что не доживу до завтра. Парни сделали всё, что могли, чтобы меня вытащить, но я не обманывался. Тела ниже груди я не чувствовал, и было очень больно дышать. И я снова начал кашлять кровью. Я старался, чтобы они не заметили, и сплевывал в сторону. Потому что, если бы Инка узнала, что мне опять хуже, она прервала бы свою медитацию, вызвала врачей и отправила меня в больницу.

В больницу мне нельзя. Похоже, никто, кроме меня, не догадался, что Инка затевает. Ей оказалось мало достигнутого, если то, что произошло, можно назвать достижением. Я, например, не вполне уверен, что несколько сотен насильно выдернутых в джунгли ушли отсюда осчастливленными. Я вообще не верю, что счастье следует раздавать подобным образом. А если счастье навязывают, не превращается ли оно во что-то другое?

Меня-то идти сюда никто не заставлял, посему грех жаловаться. А теперь все трое, и Инка, и ребята, становятся другими, совсем другими, но ничего не замечают. Поэтому я делаю вид, что мне лучше. Когда Инна приходила навестить Женю и Боба, или поочередно забирала их с собой, я улыбался. Пускай думают, что я ничего не понимаю.

Я слышал телевизор и слышал всё, о чем говорили Женя и Боб. Нет нужды переглядываться и что-то обсуждать. Почему-то на каждую приятную новость сразу же приходит какая-нибудь гадость. Маятник колеблется и никак не может остановиться. Впечатление такое, будто дети дорвались до незнакомого пульта управления и жмут на все кнопки подряд. То я слышу из телевизора такое, что хочется плясать от радости, то ужас охватывает. И дело не в том, что нарастает вал преступлений. У меня такое ощущение, что криминальные сводки идут в той же тональности, что и новости балета. За последние сутки у людей изменилось отношение к новостям.

Раз десять Боб с Женей поссорились и помирились снова. Инна сказала — ждать ее до рассвета, это последний срок. Наверное, она надеется всё-таки вернуться к нам, потому что пришли лошади. Просто пришли четыре лошади. Инка их откуда-то позвала, и Бобу добавилось лишней заботы кормить и поить их. Домашние, красивые, но седла только на двух. Скорее всего, бросили их на ферме без присмотра, сейчас людям не до скотинки. Инна сказала, что верхом нам будет удобнее и быстрее добраться до аэродрома напрямик, через плоскогорье. Я не был убежден, что смогу выдержать скачку. Кроме того, я сомневался, что меня вообще возьмут с собой. Но это уже неважно. Важно было задержать их тут подольше.

Лошади тихие, жуют траву и подружились с Бобом, хотя он единственный из нас, кто не умеет ездить верхом. Ковальский потрогал щетину на подбородке и сказал, что в таком виде, вчетвером на лошадях, мы будем вызывать у крестьян вполне определенные ассоциации. Мне даже смеяться больно… Рост бороды Юджин у себя остановил, но от прежнего, того что выросло за три дня, без бритвы не избавиться.

Зато он до первых сумерек почти вытравил седину и стал ярко-каштанового цвета, он сказал, что белобрысые патлы его всю жизнь раздражали. А еще он первый научился угадывать время и первый выкинул часы. И сменил, заодно с волосами, цвет глаз. И выплюнул коронки и пломбы. Мне подобные трюки не удавались, я многого не успел…

А Боб зато приманивает дичь. Сама приходит, прилетает и ложится под нож.

— Чувствую себя царем природы, — гордо заявляет Роберт. — Процесс приятен до невозможности. Просто не передать, какая сладкая истома в груди поднимается, когда даешь команду, — и никто не может тебя ослушаться.

Я Ковальскому так и сказал, мол, думай, голова, какой бы усилитель к башке приделать, чтобы можно было в одиночку целый этап конвоировать. Он обещал прикинуть, но без особой охоты. Косится на меня. Можно подумать, все ублюдки ангелами завтра станут, этапы не понадобятся. Жди больше!

Мне совсем не хочется есть, а у парней аппетит просто зверский. Вот они и едят непрерывно. Боб заставил Дуську притащить олененка. Жрут и болтают на гастрономические темы. Телевизор давно отключили. Потому что, я чувствую, страшновато всем троим. Мне даже кажется, каждый из них втайне желает, чтобы Инна не вернулась. Она слишком много времени провела там, в центре. Вполне вероятно, она захочет поделиться с ними тем, что принесет оттуда. Я ее в своем нынешнем состоянии больше не интересую. Как будто этим суперменам мало того, чем они уже владеют.

Карлица оказалась права. После того как стало пусто, я ищу и не нахожу, чем заполнить эту безмерную пустоту. И я боюсь, что не захочу заполнить ее тем, что принесет бывшая жена Роберта. Я вообще не уверен, что захочу покидать наш лес, мне тут всё больше нравится. Может быть, я сам попрошу их оставить меня здесь. Я думал, что живу правильно, а когда увидел, что это не так, сделал глупую попытку измениться и изменить других. Но не всё так просто. Только теперь до меня дошел смысл слов, произнесенных Анитой.

Любой зверь живет и не задумывается, что есть доброе, а что есть злое. Просто живет, набивает брюхо, катается по траве и этим уже доволен. И в нас не было когда-то ни добра, ни зла. Мы сами нарекаем свои поступки.

Роберт, оказывается, жутко талантливый парень, я бы никогда до такого не додумался. Он уговорил цветки на лиане не закрываться с заходом солнца. А потом отыскал гнездо диких пчел, запустил туда пятерню, набрал меда. Пчел он рассадил у себя на голом животе и заставил составлять всякие фигурки, а птички у него запели на три голоса. Я спросил его, зачем он дурью мается? Лучше бы вырастил по-быстрому что-нибудь съедобное, ягод или орехов, ведь голодный. Роберт засмеялся, он даже не подумал обидеться. Раньше я бы уже сломал ему пару костей за подобный смех. Он сказал:

— Ты нас тянешь в любимый казарменный коммунизм. Остынь, не напрягай себя и других. Больше никто не обязан вкалывать ради коллектива. Я тебе еще оленя поймаю, если есть захочешь. А сейчас заткнись и не мешай другим получать удовольствие.

И Женька с ним согласился. Он давно не рад, что спас меня. Последние три часа он беспрерывно жует мясо, лежит и проверяет расстояние между колышками. Жар от него идет, даже я издалека чувствую. Пока что Ковальский удлинил себя на полтора сантиметра, но к утру обещает догнать меня в росте.

Всё это здорово, но не очень. Потому что так не ведут себя рядом с человеком, которому, возможно, суждено умереть. Еще вчера они поступали совершенно иначе. Вчера Роберт писал музыку, а сегодня вышвырнул свою симфонию в костер. Юджин часами трепался о своих собаках и обезьянах. Он утверждал, что придумал, как повысить интеллект ротвейлера на сорок процентов, чтобы собаки могли нести службу без участия кинолога. Сегодня я попытался напомнить ему об этом. Ковальский только сплюнул и ответил, что я рассуждаю, как мелкий лавочник. Мол, мне бы только поменьше работать. Работать будут все, сказал он, работы впереди очень много. Очень скоро этот бардак прекратится. Обрадовались, видишь ли, что цифры шестизначные в уме складывать научились! Эка невидаль!