Читать книгу "Время зверинца - Говард Джейкобсон"

Я покачал головой, невольно воскликнув:

— Господи Иисусе!

Он опустил глаза.

После нескольких секунд неловкого молчания он спросил, как поживают моя жена и падчерица. Я уже и забыл, в каком качестве их когда-то ему представил.

— Мы расстались, — сказал я коротко, не вдаваясь в детали.

— Сочувствую, — сказал он.

— И теперь, поскольку это все уже в прошлом, — вдруг произнес я неожиданно для себя самого, — ты можешь сказать мне чистую правду.

— Правду о чем?

— О том, был ли ты с ней… Ну, ты знаешь, после того вечера… — Начав допрос, остановиться было уже трудно. — Вы с ней продолжали встречаться?

— Ты о том, встречался ли я с твоей женой?

Я не спешил с ответом, соображая, кого в данном случае следует считать моей женой.

— Нет, с ее дочерью, Ванессой.

— А почему ты решил, что я с ней встречался?

— Ну, она вроде как на тебя запала.

Майкл Эзра покачал головой.

— Ох уж эти… писатели, — сказал он, смягчая выражение с учетом ситуации. — Вечно вы думаете обо всех самое худшее.

Вечно вам чудятся какие-то гнусные козни за спиной.

— Я тебя не обвиняю. Просто любопытствую.

— А почему ты любопытствуешь? С какой стати я должен был вступить в связь с твоей женой или с твоей падчерицей? Я виделся с ними всего лишь раз. И я женатый человек, между прочим.

Я едва удержался от вопросительного взгляда, — мол, скажи мне как мужчина мужчине, при чем тут вообще наличие жены? Но я решил, что он может счесть такой взгляд оскорбительным.

— Сам же говорил, что твоя омар-шарифность как магнитом притягивает женщин, — напомнил я.

— Это была шутка. Или с тобой уже нельзя шутить?

«Только не на сексуальные темы», — мысленно внес я поправку, а вслух сказал:

— Конечно можно. Я сам только и делаю, что шучу.

— Вот как? Однако сейчас ты не похож на шутника.

— Это ведь похороны моего отца.

— Ну так отнесись к ним с уважением.

— Тут ты меня уел, бойчик, — сдался я.

Однако он еще не закончил со мной разбираться.

— Жизнь вовсе не похожа на твои романы, — сказал он, понижая голос, поскольку мимо проходил Джеффри со священной книгой в руках, весь волосатый и сияющий. — У тебя люди сношаются, как мартышки, писают друг другу в рот и все такое… Где ты набрался всей это фигни? Твой отец только что покинул этот мир. Может, это подходящий момент для тебя, чтобы наконец стать серьезным?

— Люди, писающие друг другу в рот, — это ой как серьезно, — сказал я. — Не суди о таких вещах свысока.

— Ты просто болен!

— Болен, здоров — опять же кому о том судить?

— Да разве психически здоровый человек станет в таком месте и в такой день приставать к другим людям с вопросом, трахали они или нет членов его семьи? Если ты пишешь книги о таких вещах, это твое дело; если находятся желающие это читать, флаг им в руки — но, по сути, это пошлая бредятина, и только. Далеко не все люди целыми днями забивают себе головы дерьмом и спермой.

— А чем же они занимаются, Майкл?

Или теперь он звался Мордехаем?

Ответ уже был у него на языке. Недаром он столько лет работал крупье, привыкшим быстро реагировать и принимать решения, пока крутится рулетка.

— Добрыми делами, — сказал он. — Они творят добро.

Позднее я узнал, что Майкл Эзра на практике осуществлял то, о чем говорил. Он творил добро. Его старший сын был инвалидом от рождения и содержался в специальном пансионате. Майкл навещал его ежедневно, проезжая тридцать миль туда и тридцать миль обратно. Вот почему он устроился в казино — работа по ночам освобождала ему дневные часы для визитов к больному сыну.

Честно говоря, я предпочел бы этого не знать. Как предпочел бы не знать, что мой отец, ныне быстро обращающийся в прах, якобы выказывал при жизни — это при его-то никчемной жизни! — чудеса милосердия и долготерпения. Если бы мне смогли предъявить примеры его чудес, это разрушило бы всю выстраивавшуюся с детства систему моих представлений об отце. Порой мы знаем о людях даже слишком много. Соберите, к примеру, всю возможную информацию о каком-нибудь скучнейшем зануде или законченном мерзавце — и вам откроются тысячи поводов его уважать. Тут уже впору спросить себя: самто ты кто? Где твое место в этом мире? И этот мир вдруг представится тебе гигантской меланхолической шарманкой, мелко вибрирующей под монотонную музыку бытия.

И прекратится резвая шаловливая чехарда слов, так долго бывшая неотъемлемой частью твоей жизни.

А затем, не успев оглянуться, ты окажешься автором правильных, социально значимых книг.

43. МАРТЫШКИН БРЕД

Как ни странно, я поверил всему, что сказал Майкл о моих женщинах. Я поверил, что Ванесса ездила в Чешир вовсе не для того, чтобы гладить пальцами его шелковистые усы. То же самое касается Поппи. Я поверил и своему брату. Ванесса не трахалась с ним ни до, ни после обнаружения опухоли.

Тогда что же — если не Эзра и не Иафет — было причиной их частых поездок на север, пока я занимался литературным трудом в столице? Предположений у меня было в избытке, благ о на севере Англии к вашим услугам широкий выбор соблазнов. Но внезапно на первое место в этом списке выдвинулась новая версия. Да, Ванесса меня не обманывала — в сексуальном смысле, по крайней мере. Как мудро заметил Эзра, не все люди забивают себе головы дерьмом и спермой.

Тогда чем же она занималась в тех местах?

Добрыми делами. Я неожиданно пришел к заключению, что она там творила добро.

Возможно ли это?

Возможно ли, что Ванесса и ее мать были по-настоящему добрыми женщинами? Достаточно вспомнить сочинение тайком от меня хвалебных отзывов на «Амазоне» — разве это не было деянием добрых, верных и беззаветно преданных женщин? Конечно, они и предположить не могли, что эти рецензии парадоксальным образом снизят продажи моих книг. Оценивая доброту того или иного деяния, нужно судить исключительно по намерениям, а не по результату. А теперь Ванесса пеклась о судьбе австралийских аборигенов — и это было еще одним проявлением доброты. Поппи отвергла мои знаки внимания и подарила бедняге Фрэнсису два лучших года в его жизни — это было доброе деяние в чистом виде, разве нет? Она сделала несчастного человека счастливым. (Правда, в моем случае вышло наоборот — она сделала счастливого несчастным.) Но может, и это еще не все?

Как профессиональный писатель, я не интересовался тайнами. Загадки и тайны — это истасканный сюжетный ход, притом что остросюжетные вещи предназначены для тупиц и ленивых умов. Посему я не интересовался ими и как читатель, просто захлопывая книгу, едва в ней обнаруживались какие-нибудь загадочные намеки. Кому охота, пусть сам тратит следующие три дня, мусоля страницу за страницей и строя догадки, чтобы в финале узнать тайну, которую и хранить-то не стоило. Но как мужчина я в этом вопросе сильно отличался от себя самого как писателя и как читателя. Как мужчина я подозревал некие тайны всякий раз, когда Ванесса, или ее мама, или обе вместе покидали дом. Как мужчина я с жадностью набрасывался на загадки, стремясь поскорее их разгадать. «Тайная измена» — эти слова сами по себе заставляли мое сердце биться в ускоренном ритме. Жизнь была бы слишком скучна, если бы воображение не подкармливало ее всевозможными подозрениями. В последнее время, однако, я чувствовал, что моему воображению требуется другая пища. Может, дело было в возрасте? Или отсутствие подозрений вполне естественно для мужчины, к которому уже не приходят и от которого более не уходят никакие женщины? Для сексуальных переживаний как минимум нужен секс. Справедливо и обратное: когда с тобой долго ничего не происходит, это освобождает тебя и от сопутствующих переживаний. Люди с незамутненным сознанием, как правило, попросту никогда не ступали на стезю сладострастия, на которой я некогда подвизался. Но теперь, проведя вне этой стези достаточно долгое время, я почувствовал, как мое сознание очищается, и в призрачно-бледном сиянии этой чистоты Ванесса и ее мама вдруг начали рисоваться мне в образе ангелов.