Читать книгу "Императорские изгнанники - Саймон Скэрроу"

собственному опыту борьбы с болезнью, хирургу хватает забот с пациентами. Если в карантине окажется больше людей, решил Катон, ему придется выделить хотя бы одного из санитаров для помощи хирургу. Это, в свою очередь, придаст больше шансов оставшимся в лагере воинам сил, чтобы справиться с врагом во время штурма. Однако, если те, кто контактировал с больными, заболеют, ему придется пересмотреть это решение.

Плацин прочистил горло.

— Так когда вы намереваетесь начать атаку, господин?

Катон перефокусировал свои мысли. — Первой фазой будет сжечь их оборонительные укрепления. Это мы сделаем завтра до рассвета. Как только пламя сделает свое дело, мы начнем штурм. Возможно, враг будет что-то ремонтировать, поэтому пусть твои люди подготовят лестницы на случай, если они понадобятся в последующей атаке.

— Да, господин. — Плацин кивнул, затем сделал паузу, прежде чем продолжить. — Есть вопрос, кто возглавит группу поджигателей. Если вам все равно, господин, я хотел бы получить честь первым ударить по врагу.

— Сегодня это будет только задание по разрушению их обороны. Я хочу, чтобы ворота сгорели, вместе со сторожевыми башнями и палисадом. Вот и все. Никаких попыток вступить в бой с разбойниками, центурион. Это ясно?

— Да, префект.

— В таком случае, ты можешь возглавить группу поджигателей.

— Да, господин. Благодарю.

Наблюдая за довольным выражением лица этого человека, Катон не мог не восхититься тем, как лучшие центурионы армии добровольно подвергают себя опасности. Плацин был из той же ткани, что и Макрон. Для них опасность и азарт действий были чем-то вроде наркотической зависимости. Удивительно, что в армии вообще остались такие люди, учитывая их тягу к опасностям. Для Катона все было иначе. Он был проклят живым воображением, и каждый раз, когда он сталкивался с перспективой опасности, его разум наполнялся страшными предчувствиями бесчисленных способов, которыми он может быть убит или получить увечье. Такие страшные мысли терзали его до того самого момента, когда он был призван рисковать своей жизнью. Затем, когда инстинкты, быстрые рефлексы и годы упорных тренировок брали верх, все тревожные мысли улетучивались, чтобы одолеть врага и одержать победу… или выжить и отступить, чтобы сразиться с противником в другой раз. После этого, когда разум возвращался, он всегда чувствовал потрясение от перехода от одного состояния сознания к другому и обратно. Раньше его удивляло, как Макрон все это спокойно переносит, и он знал, что именно в этом и заключалась их принципиальная разница. Макрон был солдатом до мозга костей, в то время как Катон чувствовал себя как бы самозванцем, играющим роль солдата. В последние годы это чувство немного ослабло, но он все еще осознавал пропасть между собой и такими людьми, как Макрон и Плацин. Возможно, когда-нибудь он сможет почувствовать себя по-настоящему дома в своем боевом снаряжении во главе людей, которыми он командовал. Если конечно он проживет так долго. Это навело его мысли на еще один вопрос.

— Массимилиан, ты должен занять место Плацина, если он падет. И общее командование, если со мной что-нибудь случится.

— Да, префект.

Катон поднял руку и почесал бровь рядом с глазной повязкой. Область вокруг глазницы была покрыта синяками и была нежной на ощупь. Глаз все еще пульсировал, и до сих пор зрение не подавало никаких признаков улучшения. Трудно было смириться с тем, что он может остаться слепым на этот глаз до конца жизни, и на мгновение холодный ужас перед потерей второго глаза вызвал ледяные мурашки на его шее. Быть слепым казалось ему судьбой, худшей, чем смерть.

— Тогда тебе лучше подготовить своих людей, центурион.

Плацин отсалютовал и пошел обратно к форту. Катон вернулся на вал в сопровождении Массимилиана. Среди скал и деревьев перед рвом не было видно никакого движения, но он заметил группу людей, стоявших на вершине скалы над ущельем, резко выделявшихся на фоне неба, когда они осматривали римские порядки.

— Они будут готовы к нашему приходу, — сказал Массимилиан.

— Это не поможет. Темнота скроет Плацина и его людей на протяжении большей части пути. Но как только поднимется тревога, они ударят по нашим парням со всех сторон.

*******

Когда два офицера возвращались в лагерь, Катон услышал звук приближающихся лошадей и, повернувшись, увидел Аполлония и его отряд, скачущих по дороге, по которой колонна прошла накануне. Пыль клубилась за ними, пока они приближались к лагерю. Когда агент увидел Катона, он вскинул руку и приказал остальным всадникам остановиться, затем перекинул ногу через седло и опустился на землю, а затем побежал к своему командиру, и в его лице читалось волнение.

— Есть успехи? — спросил Катон.

— Ты, должно быть, один из тех, кому боги благоволят, господин. — Аполлоний усмехнулся. — Есть еще один путь в долину, не более чем в полутора километрах отсюда. Мы о нем даже догадаться не смогли бы. Так как мы пропустили его, когда проезжали мимо. Но это было до того, как мы наткнулись на пастуха.

— Пастух?

Аполлоний позвал, и один из всадников вышел вперед. Сначала Катон подумал, что перед седлом лошади лежит связка тряпья, но потом увидел движение и конечности, хлопающие по бокам животного. Всадник сошел с коня и бесцеремонно свалил свою ношу на землю. Раздался крик боли и пронзительный поток проклятий, когда дряхлый старик, одетый в лохмотья и рваную овчину, зашевелился и тяжело поднялся на ноги. Его лысая голова была выжжена солнцем до темно-коричневого цвета, так что мягко поблескивала, как полированное дерево. На его челюсти красовалась клочковатая борода, и, когда он ругал всадника, сбросившего его на землю, Катон увидел, что у него всего несколько зубов. Его лицо, руки и ноги были грязными, а впалые глаза слезились. Его лицо было в синяках и струпьях, а борода покрыта матовым налетом, похожим на засохшую кровь.

— Что это за существо? — Катон усмехнулся. — Говоришь, что это пастух?

Аполлоний усмехнулся.

— Так он утверждал, когда мы застали его врасплох. Он вел козу за деревья, так что кто может сказать правду? Я подумал, что он может рассказать нам что-нибудь полезное, и мы остановились поболтать. Оказалось, что Милопий знает здесь козью тропу, которая ведет на вершину хребта. Он показал мне, где она начинается. Я пошел по ней вверх на небольшое расстояние. Кажется, это вполне осуществимо.

Катон почувствовал, что его пульс участился, когда он повернулся к старику.

— Это правда?

Милопий сузил глаза и поднял шишковатый палец, тыча им в сторону Катона, говоря с едва понятным акцентом. — Он сказал, ты вознаграждай меня, если я рассказать тебе!

— Награда? Конечно. Просто покажи нам этот путь.

— Что дать? Это первый.

— Назови, что