Читать книгу "Символы власти и борьба за власть: к изучению политической культуры российской революции 1917 года - Борис Иванович Колоницкий"

Керенский покоряет сердца делегатов-провинциалов, совершающих политические паломничества в революционную столицу. Их восторженная реакция весьма напоминает появившиеся впоследствии описания образцовых крестьян-ходоков, посещавших Ленина, в советских хрестоматиях. Товарищеская простота Керенского лишь оттеняет его величие: «Я, сельский народный учитель, был у министра. Он меня встретил — садитесь, товарищ. Было ли, чтобы министр звал простого солдата товарищем? Этот министр — Керенский. Он сделал великое дело не только для русских. Оно далеко выйдет за пределы нашего отечества и опередит весь мир»[983].

Для многих иностранцев слово «товарищ» было первым русским словом, которое они узнавали при пересечении русской границы[984]. В России же стали звучать и совершенно невозможные ранее обращения вроде «товарищи казаки». Даже полицейские, желая продемонстрировать свою верность новому строю, именуют своих коллег «товарищи полицейские». В дни Апрельского кризиса противостоящие «ленинцам» организаторы манифестаций в поддержку П.Н. Милюкова также именовали друг друга «товарищами». Ударницы, защищавшие Зимний дворец в Октябре, использовали обращение «товарищ». Более того, они так называли и своих пленителей — солдат полков, поддержавших большевиков. А затем даже деревенские колдуны иногда обращались к «товарищам духам»[985].

В дни Февраля слово «товарищ» особенно часто звучало на улицах города, в центрах революционного движения. Само обращение демонстрировало принадлежность к революционной субкультуре и бросало вызов власти. Арестованным царским сановникам, находившимся в дни Февраля в Таврическом дворце, это слово, упоминаемое при каждом удобном случае кстати и некстати, резало слух. «Товарищ» стал знаком самоидентификации; «мы», «товарищи», противопоставлялись «им», врагам, ненавистным «буржуям». «… Товарищ! Буржуй!.. Товарищ! Буржуй! Эти два слова висели в воздухе… Тошнить меня начинало от двух этих слов, без конца повторяемых разными голосами», — вспоминал ветеран освободительного движения, посетивший в 1917 г. революционную столицу[986]. Это свидетельство подтверждается и другими источниками. В июне солдаты писали своему офицеру: «Для вас „товарищ“ — это татарское слово, которое роняет смысл свободы. Для нас же товарищами считаются все те, которым не противны наши убеждения, наша цель, наша идея… Слово товарищ для нас выше слова гражданин, а потому оно не только не является словом, роняющим мысль свободы, а наоборот, призывающее к закреплению ее. Все мы, так же как и вы, не имеем ничего против тех граждан, которые не желают нам зла. Но вам, буржуазии, мы открыто заявляем, что в лице нас вы имеете серьезных врагов. Врагов не на жизнь»[987].

Действительно, в это время термин «товарищ» приобретает и негативное значение. Увлеченность модным словом вызывает появление соответствующих карикатур. Так, на одном рисунке был изображен гусь, обращающийся к свинье: «Здравствуй, товарищ!»[988]. Многие консерваторы и даже либералы иронически, а иногда и презрительно именуют «товарищами» энтузиастов революции, и прежде всего солдат. Такое употребление слова встречается уже в начале марта 1917 г. Именно в этом значении со словом «товарищ» познакомились некоторые иностранцы, оно было для них понятно и без перевода: «Had chat with tovarisch sentry while waiting»[989].

Затем «товарищами» стали именовать советскую элиту, сторонников большевиков. В лексиконе белых слово играет примерно такую же роль, как слово «буржуй» у красных. Слово «товарищ» стало единицей измерения неприемлемого политического радикализма, белые офицеры именовали своих временных политических союзников, умеренных социалистов, «полутоварищами» (последние продолжали использовать свое старое партийное обращение). И после Октября это обращение продолжали использовать некоторые политические противники большевиков, что иногда приводило к смятению в их рядах. Так, во время антибольшевистского восстания в Ярославле рабочие-меньшевики сформировали свою боевую дружину и явились на сборный пункт. Когда же они назвали руководителей-офицеров «товарищами», то в ответ услышали резкий ответ: «Здесь нет товарищей, здесь есть только солдаты и офицеры». В рядах дружинников-социалистов подобное заявление вызвало замешательство — так, по их мнению, могли реагировать только явные контрреволюционеры, их противники[990]. Можно реконструировать и реакцию офицеров, для которых «товарищи» олицетворяли врага. И в этом, и во многих других случаях различное отношение к символам революции раскалывало фронт противников большевизма.

Со временем обращение «товарищ» на территориях, занятых белыми, исчезает вовсе, табуируется. Академик В.И. Вернадский так описывал атмосферу, царившую в Харькове после прихода белых в 1919 г.: «Любопытно быстрое исчезновение большевистской внешности в обращении публики. Исчезли „товарищи“, появились господа, барин и т. п., и весь разговор принял совсем другой характер»[991].

Для людей же, принимающих идентификацию «товарищ», это означало вступление во внутренний круг лояльности. «Товарищи» здесь — активные граждане и в то же время граждане первого сорта. Эта тенденция получила развитие в советское время: слово «товарищ» стало обращением полноправных граждан к полноправным гражданам. Заключенные же, например, обращались к начальству со словом «гражданин». В 1917 г. эта тенденция еще только намечается, но не видеть ее нельзя.

Почему одно новое «революционное» обращение начинает оттеснять другое? Звание «гражданина» звучало как символ политического освобождения, однако многие активные участники конфликта считали политическую революцию недостаточной и мечтали о революции социальной. Об этом ярко свидетельствует обращение Центрального бюро профессиональных союзов Центрального промышленного района, опубликованное 17 марта: «Яркий луч политической свободы ворвался в нашу жизнь. Мы стали гражданами, но остались рабами капитала. Крепкими цепями голода мы прикованы к фабрикам, заводам, мастерским, магазинам, конторам»[992]. Данная позиция указывает на недостаточность идентичности «гражданина» для социального освобождения, она предполагает переход к антикапиталистической борьбе и, соответственно, поиск новых слов для самоопределения. Обращение «товарищ» звучало гораздо более революционно.

К тому же термин «гражданин» вовсе не исключался из официального «старорежимного» политического лексикона дореволюционной России, здесь убежденный монархист мог называть себя «русским гражданином и верноподданным государя-императора»[993]. Можно вспомнить и поддерживавшееся царем консервативное издание «Гражданин» князя В.П. Мещерского, и журнал «Российский гражданин» П.Ф. Булацеля, человека правых взглядов. Даже некоторые небольшие коммерческие суда и до революции могли носить имя «Гражданин»[994]. В дореволюционной России существовали официальные звания «почетный гражданин», «потомственный гражданин» и пр., что после свержения монархии иногда приводило к известным недоразумениям: некоторые казаки крайне негативно относились к новому обращению, так как опасались, что их из категории «казаков» хотят перевести в «граждане», то есть «горожане» с лишением всех традиций и привилегий. Другие казаки, напротив, не желая нести традиционные повинности своего сословия, стремились стать «гражданами». Забайкальский казачий съезд, состоявшийся 16 апреля в Чите, постановил: «Казачье сословие как пережиток старины должно быть уничтожено и сравнено со всеми свободными гражданами»[995].

Примерно так же, «сословно», но с положительным знаком, «переводил» этот термин и некий солдат, который писал своим домашним: «Указана свобода всем крестьянам, теперь крестьяне перешли в граждане»[996].

Слово «товарищ» становилось знаком