Читать книгу "Однажды я выберу тебя - Эмма Скотт"

«Вот он. Настал мой момент».

Я кивнул.

– Да, э-э… да. Сейчас приеду.

– Я так рада, – хрипло произнесла мама. – Скоро увидимся, милый.

– Да, – я отключился и безвольно уронил руку. – Они хотят, чтобы я приехал на ужин. Только я. Ни брата с сестрой, ни детей… Боже.

– Сейчас?

– Сейчас. Мама сказала, это папина идея.

Сайлас поставил бутылочку и подошел ко мне.

– Что тебе нужно? Подвезти? Дать машину? Что я могу сделать?

– Ничего, просто…

– Я буду здесь, когда ты вернешься. Или позвони мне. Напиши, если что-то не сложится, ладно? – Он крепко обнял меня. – Я буду тебя ждать.

Я облегченно вздохнул.

– Это все, что мне нужно.

* * *

Я вызвал «Убер» и поехал к родителям на Плам-стрит, что в районе Бикон-Хилл, в южной части города. В мой дом. В тот, что когда-то был моим. Снаружи дом ничуть не изменился. Он стоял на небольшой лужайке чуть в стороне от улицы, а по обеим сторонам его росли два дуба. Покрывавшую стены желтую краску недавно обновляли, но мамины желтые занавески с красными цветочками остались прежними.

Я поднялся на две ступеньки к входной двери и постучал. Проклятое сердце билось так быстро, что кровь шумела в ушах. Дверь открыла мама в оранжевом свитере и бежевых брюках. Она крепко обняла меня, и я ощутил тянувшийся из-за ее спины запах фаршированной индейки и горячего хлеба.

– Входи, милый, – проговорила она, вытирая глаза. Она взяла меня за руку. Между мной и такими простыми жестами пролегло расстояние длиной в семь лет. – Входи.

И я последовал за ней внутрь.

Меня затопили воспоминания, и те же семь лет сжались, словно мехи аккордеона. Гостиная осталась прежней. Все тот же бежевый диван, на котором я смотрел мультфильмы с утра по субботам. И ковер, на который я пролил «Кул-Эйд», хотя теперь пятно уже смылось. Деревянный кофейный столик, о который я треснулся головой, когда дурачился с Моррисом. Ему тогда было тринадцать, а мне три, и он решил, ради шутки, бросить меня на диван. И промахнулся.

На стене до сих пор висели те же самые фотографии. Даже моя, на которой я носил брекеты и играл в Малой лиге, где влюбился в Билли Стерджена. Но никто не знал об этом, и уж тем более я. Лишь чувствовал. Волновался о том, кто я и к чему может привести подобное смятение. И о возможном изгнании из этого – своего – дома.

Мама повела меня на кухню, и вновь нахлынули чувства. Узор на столешнице совсем не изменился. Все те же белые квадратики, что всегда оставались в моде, местами выкрашенные в цвет синего ириса.

– Я разогреваю остатки вчерашнего ужина из ресторана, – пояснила мама, усаживая меня за маленький круглый деревянный стол. Рядом с раздвижной стеклянной дверью, что вела во двор, где я проводил бесчисленные часы с друзьями или читал в одиночестве, лежа на траве. Стол накрыли на троих.

– У нас есть все, – проговорила мама. – Клюквенный соус, зеленые бобы, но хлеб я испекла сама. Хлеб должен быть свежим.

– Где… – я сглотнул. – А где папа?

Дверь, что вела в гараж, открылась, и вошел отец, неся в каждой руке по бутылке игристого сидра «Мартинелли». Увидев меня, он остановился.

– О, ты здесь.

– Да, привет.

Какое-то время все молчали.

– Я могу помочь? – спросил я.

– Нет-нет, думаю, мы справимся. Правда, Барбара?

– Можешь, – проговорила она, вытаскивая из духовки большой поднос с завернутой в фольгу индейкой. – Макс может помочь. Милый, принеси, пожалуйста, бокалы. Лу, разливай сидр, а потом все мыть руки. Почти все готово для ужина.

Я подошел к шкафчику над раковиной, где семь лет назад хранились бокалы. Они по-прежнему стояли там.

– Я купил это вместо шампанского, – проговорил папа, когда я вернулся к столу с тремя бокалами. – Я так понял, ты не пьешь.

– Это правда, – согласился я. – Спасибо.

– Да, конечно.

Он разлил пузырящийся сидр. Потом к нам подошла мама, поставив на стол вчерашний ужин и тарелку со свежим хлебом. Мы, в свою очередь, вымыли руки в раковине.

Моя семья не относилась к ортодоксальным евреям, но некоторые традиции мы соблюдали. До настоящего момента я и не понимал, как сильно скучал по этой части своей жизни.

Мы сели за стол, и мама улыбнулась мне.

– Макс. Скажешь благословение?

– Да, конечно. Если вспомню.

Она протянула руки, и мы с папой ухватились за них. После минутного колебания папа взял за руку и меня, и круг замкнулся.

Я закрыл глаза, и слова хлынули из меня, хотя я уже семь лет не говорил на иврите.

«Благословен будь, Всевышний, Господь наш, Царь вселенной, по велению чьему создано все сущее…»

– Barukh ata Adonai Eloheinu, Melekh ha’olam, shehakol nih’ye bidvaro.

– Аминь, – все вместе проговорили мы.

Мама открыла глаза, и мы разжали руки.

– Прекрасно. Давайте ужинать.

Некоторое время слышался лишь звон столовых приборов, да кто-то время от времени замечал, что остатки еды из ресторана оказались на удивление хороши.

– На днях я наткнулась в новостях на Сайласа. Как вы познакомились? – спросила мама.

«Мы познакомились на собрании Анонимных наркоманов. Я рассказывал группе, как продавал себя, чтобы достать деньги на наркотики. А он поделился историей о том, что принимал обезболивающее, чтобы справиться с посттравматическим стрессом, вызванным репаративной терапией. Классическая американская история любви».

Подавив смешок, я закашлялся в салфетку. Нужно не забыть сказать Сайласу, что для ответов на подобные вопросы стоит придумать какую-нибудь милую историю.

– Мы познакомились, когда я работал у его отца.

Мама положила мне на тарелку зеленые бобы.

– И вы двое… все серьезно?

– Да, – проговорил я. – Я люблю его, а он любит меня. И… полагаю, поэтому я – самый счастливый парень на планете.

«Чистая поэзия, Максимилиан».

Я видел, как Сайлас закатил глаза, но не мог иначе выразить, кем он стал для меня или что значил, поэтому говорил главное.

Мама взяла меня за руку.

– Я рада, что ты с ним счастлив. Он кажется вполне милым юношей. Так ведь, Лу?

Отец задумчиво кивнул и, поджав губы, склонился над тарелкой.

– Раз уж об этом зашла речь… Полагаю, ты пытаешься понять, зачем я пригласил тебя сюда.

Я замер. Только что съеденная пища, казалось, превратилась внутри меня в камень.

– Да, мне любопытно, – проговорил я. – Прошло столько времени.