Читать книгу "Книжный магазинчик прошлого - Эми Майерсон"

– После того, как я увидела в новостях тот репортаж… Помнишь, мы ехали домой, и я сказала, что, скорее всего, мы помиримся? – Честно говоря, я услышала совсем другое. По-моему, она сказала, что не знает, помирятся они или же нет. У нас сохранились совершенно противоположные воспоминания. Интересно, какое из них ближе к реальности? – Когда я увидела в новостях тот репортаж, я поняла, что письмо не поможет. Мы никогда не исправим произошедшее.

В течение последующих месяцев мама тяжело переживала утрату Билли. Она ходила к психологу, который не сомневался, что ее брат умер. Мама решила не расстраивать его. Спустя несколько сеансов он догадался, что Билли был еще жив. Он замучил ее расспросами о том, зачем она переврала всю ситуацию. Мама больше не возвращалась к психологу. К тому моменту они с Билли уже полгода не разговаривали. Прежде случалось, что они не общались по два, три месяца, но никогда по полгода. Когда счет пошел на семь, восемь месяцев, год, она перестала искать в газетах новости об ударных волнах по всему миру.

С улицы послышался хруст гравия под колесами машины – папа подъезжал к дому. Мама закрыла коробку и спрятала ее обратно в шкаф. Из окна было видно, как папа открыл дверь и медленно выкатился из салона. Он подошел к багажнику и резкими рывками достал оттуда груду дров.

Я не слышала, как мама подошла ко мне, пока не почувствовала ее ладонь на своем плече.

– А папа? – Представить не могла, что он испытывал.

– Ты же знаешь своего отца. Достаточно привести ему примеры исторических личностей из приемных семей, и он все поймет.

Элеонора Рузвельт росла с приемными родителями. Нельсон Мандела тоже. Джеральд Форд, Билл Клинтон, Джон Леннон. История часто пронизывала наши с папой разговоры. Перед тем как я пошла в университет, папа напомнил мне о трудовой этике Линкольна. Когда меня впервые бросили, он рассказал мне о том, как Томасу Джефферсону разбили сердце в юности. Но в данном случае никто из этих рок-звезд, первых леди и политзаключенных не сумел бы сгладить мою историю.

– Может, мне напрямую с ним поговорить?

– Да, – согласилась мама. – Хорошая идея.

Мы наблюдали из окна, как папа, прислонив груду древесины к стене, пытался просунуть ключ в замок. Он открыл дверь и исчез внутри дома. Я все сильнее ощущала тяжесть маминой руки на своем плече, но не сбрасывала ее.

Я позволила маме оставить ее там, чувствуя связь между нами. Чувствуя в ней опору.

Глава 22

К моменту, когда я вернулась в Силвер-Лейк, на улице стемнело, а рольставни магазина уже кто-то закрыл, скорее всего Малькольм. Я нащупала включатель и прошлась по светлому, тихому магазину. Моему светлому, тихому магазину. Портрет, который нарисовал Малькольм, стоял на столе с рекомендациями, рядом с моими рекомендациями. Я никогда не выглядела настолько уверенной, как на этом рисунке, выполненном черной ручкой. Я даже не помнила, как выбирала все эти книги. В моей голове играли алкоголь, волнение и влечение к Малькольму, к тому, что зарождалось между нами. Судя по всему, я схватила первые попавшиеся книги, типичные для историка.

Мне всегда казалось, что история США располагается у истоков моей жизни, но по сути являлась обыкновенным увлечением, которым я прикрывалась. Увлечением, которое скрывало мое относительное безразличие к более личной истории, к неизвестному прошлому. Эти книги не отражали меня настоящую. Но теперь я знала, что выбрать.

Я освободила свою сторону стола и убрала книги обратно в разделы истории США и биографии. Я просмотрела стеллажи с художественной литературой, профеминистской литературой, литературой для молодежи и достала оттуда «Джейн Эйр», «Алису в Стране чудес», «Франкенштейна», «Страх полета», «Доводы рассудка», «Гроздья гнева» и «Мост в Терабитию». Покупателям, даже постоянным посетителям, этот список литературы покажется рандомным сочетанием. Но я знала, что этот выбор неслучаен.

И Малькольм знал.

За стойкой я нашла папку с финансовым отчетом за первую половину августа. Представленные там показатели оказались хуже, чем я ожидала. Мы в день продавали столько, сколько должны были продавать за час. Я представила, как Малькольм распечатывает эти бумаги и наблюдает, как числа стабильно уменьшаются. Его, наверное, охватила паника, хоть он и скрывал ото всех свои страхи. Скорее всего, он сомневался в том, что у нас получится спасти магазин, и боялся, что в ближайшем будущем все изменится. Изменится, но необязательно в худшую сторону.

Я оставила для него записку на столе, на которой было написано: «Прости меня».

* * *

Утром Малькольм постучал в дверь моей квартиры, держа в руках две чашки кофе. Он протянул одну из них мне, и я пригласила его зайти. Сев на диван, мы медленно потягивали кофе, перекладывая друг на друга ответственность за то, каким будет наш разговор – помиримся ли мы или продолжим ругаться.

Малькольм поставил свою кружку на сундук напротив дивана.

– Знаешь, мы ведь впервые здесь вдвоем. Да и я здесь впервые с тех пор как… – Он сцепил руки в замок и опустил их на колени.

– Это ты его нашел?

Я последовала за его взглядом к половицам у двери.

– Я услышал глухой стук и сразу поднялся.

– Я не знала. – Мне хотелось обнять его, взять за руку, как-нибудь успокоить, но я не была уверена, что он позволит это сделать. Наши взгляды бегали по гостиной. – А я ведь ничего толком и не изменила. Мне кажется, я боялась что-либо менять. Но теперь придется, раз уж я решила остаться.

Малькольм поперхнулся кофе.

– Ты остаешься?

– Не волнуйся, я не собираюсь отбирать у тебя работу.

– Нет, я не к этому.

Он осторожно подвинулся чуть ближе, будто я этого не замечу.

– Я просто не могу уйти.

Я повернулась в его сторону, пока наши ноги не соприкоснулись. Малькольм не потянулся ко мне, но я не сомневалась, что в конечном итоге он проявит инициативу.

– Со временем эта квартира станет твоим домом. – Он провел пальцами по моей щеке, и этот жест был таким восхитительным в своей невинности, таким упоительным в своей нежности.

– Прости меня.

Его лицо оказалось так близко, что мой выдох переплелся с его вдохом.

– И ты меня прости.

Я ждала, что он спросит про Билли, про то, все ли в порядке у меня с моей семьей. Но вместо этого он прижался к моим губам. Он так жадно поцеловал меня, словно хотел наверстать упущенное в ссоре время.

– Я рад, что ты остаешься, – улыбнулся Малькольм.

– Я тоже рада, – ответила я. – Что будем делать с магазином?

– Мы разберемся, – сказал он, и я доверилась этому «мы», доверилась мысли, что мы справимся вместе, что мы попытаемся.

* * *

Август бурным водоворотом перетек в сентябрь. Мы с Малькольмом купили еще билетов на матчи «Доджерс». По дороге к стадиону мы гуляли по Эхо-Парку. Малькольм показывал места, где раньше располагались мексиканские пекарни, стены которых когда-то покрывали фрески, но сейчас на них красовались граффити, что Малькольм считал настоящим искусством.