Читать книгу "Екатерина Великая - Анри Труайя"

Венчание было совершено поспешно в дворцовой часовне. По обычаю, принятому для фрейлин, нарядом невесты занимается сама императрица. Мамонов получает сто тысяч рублей и новое имение с тремя тысячами крепостных. Именно туда, едва успев обвенчаться, вихрем улетают молодые. Именно там уже понесшая стараниями экс-фаворита экс-фрейлина разрешится от бремени.

Еще не отойдя от волнений неудачного любовного приключения, Екатерина рассказывает обо всем в письме к Потемкину: «Я никогда не была никому тираном и ненавижу насилие». Из своего далека Потемкин сочувствует ей. Конечно же, именно он представил «балованного ребенка» императрице. Однако очень скоро именно он и посоветовал ей «расплеваться с ним». Мамонов не достоин ничего, кроме презрения, потому что не сумел сохранить «свой пост». «Я никогда не обманывался на его счет, – пишет Светлейший князь Таврический. – Это смесь безразличия и себялюбия. Тут он был почище Нарцисса. Думая только о себе, он требовал все, не давая ничего взамен».

За некоторое время до всех этих событий Екатерина так определяет свое душевное настроение в послании к Гримму: «Ученица госпожи Кардель[148] нашла, что господин Красный мундир более достоин жалости, нежели гнева, и уже наказан, на всю жизнь, самой глупой из страстей, что не настроила людей в его пользу и выставила его неблагодарным, и поэтому, к удовольствию всех заинтересованных лиц, как можно скорее покончила с этим делом… Судя по всему, дела в этой семье идут совсем нехорошо». И действительно. Мамонов очень быстро понял, что в погоне за тенью он выпустил крупную добычу. Прелести супружества не могут заменить знаки высокого почтения, которое оказывалось ему, когда он был официальным фаворитом императрицы. Он пишет Ее величеству, что невыносимо страдает после их расставания и что единственное его желание – вернуться в Санкт-Петербург и вновь обрести с ней то тепло, которого ему сегодня так не хватает. И как всегда, искушенная в политических делах Екатерина позволяет убаюкать себя несбыточными мечтаниями о любви. И в шестьдесят лет она сохранила воображение и наивность молоденькой девушки. Один-единственный взгляд в зеркало мог бы ее отрезвить, но… она по-прежнему думает, что даже с морщинами, беззубой улыбкой и опустившимся бюстом она может быть желаннее, чем молодая жена. Расчувствовавшись, она говорит Храповицкому: «Я его знаю, он не может быть счастлив». Однако Екатерина отказывается возобновить связь: «Пойти с ним в сад и видеть в течение четырех часов – это одно, а жить с ним – это совсем другое».[149] По этой причине она в письме отвечает на домогательства Мамонова советом подождать год, прежде чем она разрешит ее увидеть.

В тот момент, когда Екатерина писала эти строки, она отнюдь не чувствовала себя покинутой и одинокой. Еще до того, как протеже Потемкина, Мамонов, официально прекратил исполнение обязанностей, враждебная Потемкину партия – Чернышевы, Румянцевы, Салтыковы – постаралась поскорее найти ему замену. Необходимо было опередить Светлейшего и подобрать фаворита, который не плясал бы под его дудку. Очень многие стремились занять это место, так что недостатка в выборе не было. В мгновение ока наперсница и обычная прислужница Екатерины в таких делах, Анна Нарышкина, втолкнула счастливого избранника в покои императрицы. Звали его Платон Александрович Зубов. Было ему двадцать два года. Он служил поручиком в гвардейском полку, и Екатерина знает его уже давно. Она взяла его под свое покровительство, когда он был еще одиннадцатилетним мальчиком. Впоследствии она отправила его на учебу за границу. В тот вечер она увидела Зубова в новом свете. Он понравился, он принят, он ужинает с государыней при свечах, а наутро получает десять тысяч рублей и несколько колец. Одно из них попадет к лакею Ее величества, дабы снискать его расположение. В течение недели после своего возвышения Платон Зубов назначается личным адъютантом императрицы. Он дарит Анне Нарышкиной, вставившей, так сказать, его ногу в стремя, украшенные драгоценностями часы. «Теперь, – пишет Массон, – можно видеть, как он запросто идет под руку с императрицей, в большой шляпе с перьями, затянутый в новый мундир, а за ним почтительно следуют сановники империи. Еще вчера он толкался в их приемных. Однажды вечером, после карточной игры, Екатерина отпустила придворных и прошла в спальню, сопровождаемая туда только фаворитом». Она так им удовлетворена, что даже пишет Потемкину: «Я вернулась к жизни как муха, до этого окоченевшая от холода». Большая, беспокойная, жужжащая и жадная до мяса шестидесятилетняя муха. На этот раз кусочек ей попался чрезвычайно аппетитный. Платон Зубов несомненно выделяется красотой в портретной галерее молодых фаворитов императрицы. Его лицо с тонкими чертами, нежно обрисованным ртом, мягкими темными волосами и глубоким взглядом отмечено аристократической соразмерностью линий и беспечной уверенностью. У него средний рост, зато, по выражению Массона, он «гибок, подвижен и ладно сбит».

По странной прихоти природы, в этом столь изящном и любезном молодом человеке скрывалось непомерное честолюбие, наглость, цинизм и тяга к интригам, которые бурно вырвались наружу сразу же после его восхождения на вершину. Он очень быстро прибрал к рукам все средства влияния, стал навязывать свою волю в самых разных делах и беззастенчиво выпрашивать милостей для самого себя и родни. Его окружает хор льстецов. «Во все дни, – пишет Ланжерон, – начиная с восьми часов утра, его приемная полна министров, придворных, генералов, иностранцев, просителей, кандидатов на должности и ищущих милостей. Чаще всего им приходится ждать по четыре-пять часов, прежде чем быть принятыми… Наконец обе створки двери открывались, толпа бросалась вперед и видела перед собой фаворита, которого причесывали перед зеркалом. Обычно он сидел, положив ногу на стул или на угол туалетного столика. После раболепных поклонов придворные выстраивались перед ним в два или три ряда и стояли так, безмолвные и недвижимые, в облаке пудры». Язвительный Массон добавляет: «Старые генералы и высшие сановники империи не стесняясь обхаживали самых последних из его слуг. Развалясь в кресле в самом непристойном виде, ковыряя пальцем в носу и уставив туманный взгляд в потолок, этот молодой человек с холодным и пустым лицом едва удостаивал внимания тех, кто его окружал». У Платона Зубова была маленькая обезьянка, которая прыгала по мебели, цеплялась за люстру, опустошала банки с помадой, а иногда вскакивала на голову посетителя и дергала его за волосы. И что же? Считалось большой честью быть вот так отмеченным этим уродцем из семейства капуцинов. Никто не возмущался. А Екатерине такие выходки фаворита казались безобидными мальчишескими шалостями. С возрастом она потеряла способность здраво судить о любви. Она все видит в розовом свете. Ослепленная и опьяненная, Екатерина не устает расписывать свое счастье в письмах к Потемкину. Она утверждает, что у этого «ребенка», у этого «черноглазого» самая «невинная душа», что он «незлобив, предан, скромен, привязан и в высшей степени благодарен», что он стремится понравиться всем, что он очень усердно за ней ухаживает и даже предъявляет к ней, как к женщине, очень льстящие ее самолюбию требования: «Он плачет как ребенок, если его ко мне не пускают». Похоже, что внимание Платона к чувствам Екатерины доходит до того, что он старается понравиться далекому мужу своей любовницы. «Прощай, мой друг, – пишет она в другом письме Потемкину. – Обласкай нас, чтобы мы были совершенно счастливы». И еще: «Когда ему выпадает случай Вам написать, он делает это с явным рвением, а ласковость его характера делает и меня более ласковой».