Читать книгу "Башня - Колин Генри Уилсон"

На середине улицы появился малыш. Он бежал, взмахивая руками, изображая из себя птицу, и издавал чирикающие звуки.

Пробежав под починенной паутиной, он неожиданно остановился и поглядел на нее снизу. Затем, к изумлению Найла, нагнулся и, подхватив какую-то деревяшку, запустил ее в воздух. Силенок у него было всего ничего, деревяшка подлетела невысоко. Мальчуган подкинул ее снова, на этот раз чуть повыше. Тут к нему подошел косолапый толстяк, уже управившийся с едой, и, выхватив у малыша деревяшку, со всей силы швырнул ее в воздух. На этот раз она угодила в паутину и, зацепившись, повисла там. Паук мгновенно (Найл просто обмер) кинулся вниз, оставляя за собой нить паутины, и с проворством набросился на малыша. Найл ожидал, что сейчас в беззащитное тело вопьются клыки. Ребенок же, наоборот, зашелся от смеха, когда восьмилапый повалил его на землю. Через несколько секунд паук опять взвился в воздух на своем страховочном конце, а мальчуган вскочил и умчался. Найл решительно ничего не мог взять в толк. Получается, смертоносец играл с ребенком?

Стоять в мокрой одежде становилось неприятно, а когда на Найла к тому же с любопытством уставился пробегающий мимо окна любопытный ребенок, он подавно решил, что дальше играть в прятки не имеет смысла, и вышел на улицу. Никто не удостоил его ни малейшего внимания. Паук сверху как ни в чем не бывало чинил сеть, очевидно уже и забыв, что делается внизу. Вот только маленький косолапый толстяк мерил Найла недобрым взглядом, одновременно и насмешливым и враждебным.

Медальон обострял чутье, делая восприятие изумительно острым. Квартал рабов, обнаружил Найл, был полон запахов, и приятных и неприятных; запах стряпни смешивался с вонью гнилых овощей и канализации. В водосточных канавах полно было всякого мусора. Как выяснилось, в квартале рабов обитают не только одни люди. Вот ребенок бросил большую хлебную корку, и ее на бреющем полете умыкнула птица, мелькнув рядом с его головой. А в затененном пустом тупике обнаружилась большая серая крыса, пожирающая расквашенный арбуз. Зыркнув на Найла колкими глазками, она, очевидно, решила, что на него можно не обращать внимания, и продолжала жрать. Через долю секунды прямо на нее сверху свалился паук, животное успело издать лишь сдавленный сиплый писк, прежде чем клыки сделали свое дело. Еще доля секунды — и паук исчез вместе со своей добычей. Все произошло настолько молниеносно, что Найл не только испугаться — притормозить не успел. Он лишь нервно поглядел наверх, на нависшие тенета, в которых скрылся паук, и заспешил дальше.

Через несколько секунд, когда Найл проходил мимо отверстого зева пустого подъезда, ноздри уловили еще более гнусный запах разлагающейся плоти. Найл нерешительно остановился, затем вышел-таки в тень подъезда, осторожно ступая по жидким половицам. Источник смрада стал заметен сразу — разлагающийся труп в углу комнаты. Труп прогнил уже до костей; на грудной клетке топорщились лоскуты разлезающейся рубахи раба, в пустых глазницах копошились черви. Причина смерти — большой блок обвалившейся с потолка кладки — лежал возле надтреснутого черепа. Найла затошнило, он поспешил обратно на улицу. Квартал рабов был донельзя запущен, переполнен и, судя по всему, совершенно дезорганизован. От некоторых зданий сохранилась лишь выгоревшая изнутри оболочка; иные смотрелись так, что, казалось, ткни как следует и стены обрушатся. Заселенные здания отличить было несложно, они не выглядели такими запущенными.

В одно из них Найл, протолкнувшись через стайку шумно возящихся детей, вошел. Никто не удостоил его внимания. Лишенная дверей комната справа представляла собой, очевидно, спальню: пол был полностью застлан тюфяками. В другой комнате люди сидели прямо на голых досках или поломанной мебели, эти шумно хлебали суп прямо из щербатых чашек, грызли кроличьи ножки и уплетали серый хлеб. Путь к кухне различался по запаху подгоревшего жира, чада, чеснока, перезрелых фруктов и овощей. На плите, бушуя паром, стоял огромный котел с супом. Повариха — тетка-глыба с руками толще средних мужских бедер — рубила на большой доске сваленные в кучу фрукты, овощи и крольчатину.

Войдя, Найл увидел, как она, покончив с этим, счищает наструганное в котел кухонным ножом. Потирая глаза и широко зевая, вошли двое сонных мужиков. Вытянув себе из громоздящейся в металлическом умывальнике груды по немытой чашке, они, даже предварительно не сполоснув, окунули их прямо в котел, где варилась пища. Ни один из них не придал значения, что в чашках — непроверенное, почти сырое мясо и овощи. Неряхи отломили себе хлеба от большущей, двухметровой булки и окунули его в деревянную лохань полуталого масла, стоящую на подоконнике под самым солнцем. Еще обращал на себя внимание большой железный сундук с разными фруктами: яблоками, апельсинами, гранатами, арбузами, опунциями. Очевидно, кормили рабов хорошо.

В кухню вошел рослый рыжеволосый человек. Было ясно, что он принадлежит к сословию слуг, но за что-то приговорен к рабству. Вид у человека был сердитый, насупленный. Не взглянув на Найла, он хватанул из умывальника чашку, помыл ее и наполнил супом. В отличие от рабов он позаботился окунуть половник на самое дно котла. Найл настроился на его мысленный лад — с помощью медальона, оказывается, это удалось гораздо проще — и обнаружил, что человек озабочен единственно тем, что проспал, а через десять минут предстоит отчитываться по работе. Человек — звали его Лоррис — отсек от булки краюху и принялся жадно уплетать. Настроение у него было такое мерзкое, что, отведя свой мысленный зонд, Найл испытал даже облегчение — мысли были подобны неприятному запаху.

Управившись с супом, Лоррис словно впервые увидел Найла.

— Тебя за что сюда? — спросил он.

— Пререкался со служительницей. А тебя?

— Просыпал постоянно, — ответил тот, наливая себе добавки.

— Я вот только прибыл, — слукавил Найл. — Здесь есть кто из старших?

— Морлаг, в здании «К-два».

— А где это?

Тот указал рукой.

— По улице и сразу налево.

— Спасибо.

Выйдя на улицу, Найл обнаружил, что многие рабы теперь тянутся в одном направлении. Однако попытки прощупать их мысли вызывали унылое отчаяние. Умственной деятельности в нормальном смысле здесь считай не наблюдалось. Эти полулюди существовали по заведенному распорядку, и каждый расценивал себя просто частичкой толпы. Они двигались словно лунатики-сомнамбулы, как если бы Найл брел среди стаи муравьев в человечьем облике. Когда миновали дом, где он обнаружил труп, обоняние резанул смрад, а из рабов никто даже ухом не повел, что убился-то один из их числа. Каждый полагал, что это не его дело. Рабы полностью замыкались в своем скудном мирке.

Двигаясь людными улицами, Найл дивился одному лишь внешнему разнообразию среди сословия рабов. В отличие от слуг или служительниц, объединенных сильным, все равно что родственным внешним сходством, рабы отличались и габаритами, и очертаниями. Многие, хотя, безусловно, не все, имели физические отклонения от нормы. У одних вид был бойкий, сметливый, у других, наоборот, угрюмый и докучливый; находились и такие, что брели с бессмысленно блуждающей улыбкой, как во сне. Как правило, те, у кого вид живой и сметливый, не вышли почему-то ни ростом, ни силой, в то время как высокие и привлекательные брели с пустотой в глазах, бездумно улыбаясь. То же самое среди женщин, многие из которых стояли возле окон или дверей и смотрели на проходящих мужчин. Те, у кого рассудок поживее, были в большинстве низкорослые и невзрачной наружности; статные же, привлекательные женщины смотрели вдаль потухшими глазами, очевидно почти не сознавая, что происходит вокруг. Удивляло обилие беременных, а также детей, многие из которых, опасно свесившись из окон верхних этажей, бездумно глазели на улицу. Складывалось впечатление, что в квартале рабов больше детей, чем взрослых.