Читать книгу "Галерея римских императоров. Принципат - Александр Кравчук"

И все же если мы посмотрим на этот исторический момент с перспективы последующих событий, то ясно увидим, что раздел империи был единственным шансом спасти государство, — с разделом появлялась возможность избежать постоянных распрей, гражданской войны и даже братоубийственного преступления. Если бы уже тогда, в 211 году, было создано две империи, то это лишь ускорило бы то, что стало свершившимся фактом по прошествии почти двух веков, когда в 395 году Феодосий Великий разделил государство между двумя сыновьями.

Соперничество между братьями продолжалось. Если возникала необходимость назначить наместника или другого чиновника высокого ранга, каждый из цезарей старался протащить своего протеже. На судебных процессах не могло быть и речи о беспристрастном мнении судьи. И всё время предпринимались попытки тайно — или самими братьями, или их сторонниками — убить соперника. Известна попытка Каракаллы отравить брата во время декабрьских праздников Сатурналий, когда весь город предавался беззаботному веселью.

В начале 212 года Каракалла обратился к матери с просьбой стать посредником в их переговорах с братом, ибо он, по его словам, решил наконец покончить с враждой между ними, договориться мирно о разрешении существующих конфликтов и заключить прочный мир. Он так упорно убеждал мать в искренности своих намерений, что та поверила сыну и согласилась присутствовать при решающих переговорах, заявив, что всегда ее самым горячим желанием было помирить своих сыновей. Гета тоже охотно пошел на примирение с братом. Решающая встреча должна была состояться под вечер 26 февраля в покоях Юлии Домны. Оба брата должны были явиться без охраны, мать гарантировала безопасность сыновей. Но лишь только Гета вошел в зал, как на него набросилось несколько центурионов. Не имея возможности убежать, Гета бросился к матери и крепко прижался к ней, воскликнув: «Мама, мама, меня убивают, защити, ведь ты же меня родила!» Но в этот момент офицеры уже всадили в него мечи, и кровь из ран сына смешалась с кровью матери, которую тоже ранили в руку, залив ее платье, когда она пыталась прикрыть собой сына.

Все произошло на глазах Каракаллы. Как только Гета выскользнул из объятий ослабевшей матери и свалился на пол, Каракалла выскочил из зала с громким криком — дескать, тут приготовили для него ловушку и попытались его убить! Тоже упав на пол, он приказал придворной страже быстро отнести его в казармы преторианцев, и по дороге не переставая кричал, что во дворце его ждет смерть, спасение он найдет лишь среди солдат. Уже смеркалось, когда прохожие увидели на улицах это зрелище и услышали крик цезаря, — в городе начался переполох, улицы быстро заполнялись народом. Прибыв в казармы, Каракалла сначала велел отнести себя в небольшой храм, располагавшийся при казармах, где обычно хранились боевые регалии преторианцев. Там он простерся перед алтарем, принес богам благодарственные дары за чудесное спасение и обещал принести еще более дорогие жертвы. В это время придворные гвардейцы обычно совершают омовение перед сном, но как только они узнали о случившемся, все сразу же собрались на плацу.

Первые слова, которые они услышали там от Каракаллы, были обнадеживающие: «Радуйтесь, товарищи по оружию, наконец я смогу отблагодарить вас достойно за верную службу». И тут же уточнил, какие именно они получат от него дары, насколько он повысит их жалованье. Суммы назывались внушительные. Потом Каракалла принялся путано и нечленораздельно рассказывать о том, что произошло во дворце. Естественно, драма разыгралась из-за этого проклятого врага, как он называл брата. Он собирался убить его, Каракаллу, и подстроил засаду. После этого всё более воодушевляющийся Каракалла дал понять, что злодей брат погиб в им же организованной драке, так что теперь единственным законным правителем оказался он, Каракалла. И закончил такими словами: «Я один из вас, жить буду лишь ради вас, а если мне не суждено будет жить с вами, то я желал бы с вами умереть».

Как только цезарь объявил, что деньги преторианцам будут выданы немедленно, те с искренним воодушевлением провозгласили Каракаллу единоличным властителем империи. Тем не менее ситуация оставалась неясной, так что Каракалла предпочел провести эту ночь в окружении преторианцев. Дело в том, что у него были все основания опасаться легионеров, стоящих лагерем недалеко от Рима, у местечка Альба (вблизи современной летней папской резиденции — Кастель Гандольфо), которые были сторонниками Геты. И в самом деле, узнав об убийстве Геты, они заперли ворота лагеря и заявили, что давали присягу обоим братьям и намерены сохранять ей верность.

Пришлось вести переговоры, постепенно солдаты позволили себя уговорить — когда им пообещали тоже повышение жалования и всяческие награды. Да и кому теперь они бы соблюдали верность, раз Геты уже не было в живых?

На следующий день осмелевший Каракалла покинул гостеприимные казармы и отправился на заседание сената. Отправился, разумеется, не один, а в сопровождении личной охраны в полном вооружении, да и сам предусмотрительно поддел под тогу панцирь. Вот так, подстраховавшись, новый цезарь предстал перед своими законниками, трясущимися от страха. Что же он им сказал? По свидетельству одного из писателей, речь цезаря была сумбурной. Он повторил то же, что врал преторианцам, представляя жертву преступления, Гету, как задумавшего расправиться с ним, Каракаллой, себя же самого — как чудом спасенного. Твердил, что его постигло внезапное и предательское нападение, когда он пошел проведать мать. И благодарил богов, что беда обрушилась на одного только Гету, который заслужил наказание в соответствии с разумным порядком природы. А теперь он и сенаторам велит тоже благодарить милостивых богов. Говорил все это диким голосом и нечленораздельно. Каракалла заметил, что говорит хрипло из-за боли в горле, и потому не может вести долгие речи. Когда же встал с трона и даже подошел к двери, обернулся к сенаторам, словно вспомнив нечто важное, и добавил: «Ах, чуть не забыл, надо же вам сказать еще об одном, чтобы весь мир радовался. Знайте же, я постановил принять решение, чтобы на родину вернулись все изгнанники, независимо от того, когда и по какой причине они были изгнаны».

Цезарь и в самом деле вскоре освободил от преступников острова, служащие римлянам тюрьмами, причем отпускал всех осужденных без разбору, независимо от преступлений, которые они совершили. Впрочем, еще до этой великой амнистии он позаботился о том, чтобы предать смерти своих личных врагов, среди них свою бывшую жену Плаутиллу и ее брата, детей префекта Плаутиана.

Сенаторы с трепетом внимали новому властителю, представляя, что теперь начнется в стране. Кровавая расправа не только со сторонниками Геты, но даже и просто с нейтральными людьми началась в тот же день. Были уничтожены не только близкие и друзья убитого брата императора, но и вся его прислуга, без различия пола и возраста, даже дети. Их обезображенные тела целыми возами отправляли за город и там сжигали или просто разбрасывали. Естественно, лишили жизни и тех актеров, музыкантов и циркачей, которых любил Гета. Сообщалось, что погибло более 20 000 человек. Кажется невероятным, но называет это число важный свидетель, достойный доверия, — сенатор и историк Кассий Дион.

Он же сообщает и имена наиболее известных из тех людей, с кем расправился Каракалла. В их числе Корнифиция, последняя из живых еще в то время дочерей цезаря Марка Аврелия, всеми уважаемая старушка; она провинилась тем, что посетила Юлию Домну и вместе с ней оплакивала смерть ее младшего сына. Впрочем, матери Геты жестокий император запретил проявлять скорбь и повелел веселиться, словно ничего и не произошло. Сыну Пертинакса приказали покончить с собой, такой же приказ получил и племянник Коммода. Их смерть была вызвана политическими причинами — будучи людьми влиятельными, они имели какие-то права на престол.