Читать книгу "Суворов - Андрей Богданов"

В том же письме Александр Васильевич написал, что от своей системы обучения не откажется: «Обучение нужно, лишь бы с толком и кратко; солдаты его любят… За плевелы же на меня протестовать буду!» В дружеском послании Д.И. Хвостову полководец сетовал, что обученные им войска, способные бить неприятелей, у него отбирают, а ему остается сражаться во главе необученных, как под Кинбурном. Под покровом благовидности императорского рескрипта, рассудил полководец в письме П.А. Зубову, «жало ядовитее явного злодеяния… Лет 40 назад вместо благовидности употреблялось сожаление — еще смешнее». Он не понимал, почему завистники суетятся, ведь по списочному старшинству среди генерал-аншефов он «10-й, хотя в службе старше всех» (Д III. 180 и приложение).

Оправившись от оскорблений в работе, Суворов продолжил по-своему тренировать войска и сокращать численность больных в госпиталях, где смертность на юге и так была невысока, и контролировал заболеваемость в полках и санитарное состояние, вплоть до приказов о просушке казарм. Случаи высокой смертности строго расследовались с участием квалифицированных медиков, и положение энергично исправлялось. «Мне солдат дороже себя, — писал Суворов, — …пролитое полно не бывает, возьмите только меры к предохранению от зла».

Госпиталя процветали, смертность сокращалась, однако по Петербургу все равно ходили слухи, что командующий в Новороссии «упразднил госпиталя». В ответ Суворов представил статистику смертности по Полоцкому пехотному полку, здоровьем солдат которого сам был глубоко озабочен: в 1787 г. в полку умерло 424 солдата, в 1788–732, в 1789–315 («да не показанных до 200 человек»), в 1780–560, в 1791–472. При прибытии Суворова в 1793 г. в полку умерло 245 человек (из них 136 — вскоре после прибытия командующего), в 1793 г. — 180. Эту цифру он считал безобразной и расследование причин вел строжайшее, но отличие его заботы о солдатах от прошлого начальства было вполне ясно.[86]

Разница между подходом Суворова и Военной коллегии к здоровью солдат была принципиальной. Генералы в Петербурге считали правильным спихнуть все вопросы солдатского здоровья на медиков: получают жалование — вот пусть и лечат в госпиталях. Для Суворова главное — чтобы солдаты вообще не болели; причины их болезней следует искать и искоренять на местах службы.

После победы над высокой заболеваемостью в Полоцком пехотном полку штаб-лекарь Ефим Белопольский по приказу Суворова составил обязательные для исполнения «Правила медицинским чинам» (Д III. 257. Приложение). Главное, совершенно правильное требование состояло в том, чтобы «причины умножающихся болезней видеть непременно, а изыскивать их не в лазаретах между больными, но между здоровыми в полках, батальонах, ротах, капральствах и разных отдельных командах, исследовав их пищу, питье, строение казарм и землянок, время их построения, пространство и тесноту, чистоту, поварную посуду, все содержание, разные изнурения». Определив причины болезни, следовало доложить об этом командиру, а при неисправлении — самому Суворову.

Врачи должны следить, чтобы в каждой солдатской артели были домашние лекарственные средства, в основном растительные. Больных, обращающихся в лазарет, следует тщательно осматривать и испытывать (предложенными в инструкции способами, «не употребляя для этого старых мучительных способов»). Ленивцев, симулянтов и больных в легкой стадии следует возвращать (не ослабляя ежедневный контроль) в команды, «ибо малая болезнь от обленения в лазарете превращается в ужасную и иногда самую смертоносную».

Воду, даже хорошую, разрешать солдатам пить только после отстоя по апробированному методу, и то только в походе, для размягчения сухарей. «В другое же время нужен хороший квас во всех артелях и в лазарете». Большое внимание штаб-лекарь уделил свежести пищи, правильности ее приготовления и профилактике таких болезней, как цинга (в т.ч. с помощью кислой капусты, хрена и лимонов). Для оздоровления Белопольский предписал, между прочим, и купания в морской воде, которые ввел в моду сам Суворов. Из других методов, используемых до сих пор, интересны консультации военных врачей и учет при назначении лечения причин болезни, ее степени, телосложения и возраста больного.

К этому Суворов добавил свой приказ о срочной медицинской подготовке хороших ротных фельдшеров с помощниками для оказания солдатам «скорой и весьма легкой помощи», невозможной, как правило, вследствие отдаленности врачей. К рекомендациям штаб-лекаря Белопольского по профилактике болезней он прибавил требование в жару отдыхать в тени, ночью укрываться в палатках и в холодную погоду не допускать в них сквозняков. Очень важны были его указания обязательно соблюдать перерыв между утренними и вечерними работами, учитывать при планировании работ составленную им таблицу средних месячных температур и в малейшую жару работ не вести (это было «наистрожайше воспрещено»), в крайнем случае, сдвигая начало работ на часы перед рассветом и ночные (Д III. 278).

Побеждая болезни и клевету, Суворов одновременно вел дальнюю разведку, энергично обмундировывал и снабжал войска, формировал греческие и арнаутские подразделения (Д III. 208, 216), урезонивал пограничных казаков и арнаутов (Д III. 211), строил силами войск полевые укрепления (Д III. 213), ремонтировал военные здания (Д III. 218), строго (вплоть до военного суда) следил за качеством продовольствия, отпускаемого в полки, исправлял статистику побегов и т.д.

Основные задания императрицы были выполнены — оставалось оборудовать границу системой крепостей. За это задание, которое курировал камер-секретарь Екатерины II П.Т. Турчанинов, Суворов взялся со всем жаром. Он согласовал места строительства укреплений с экономным планом обороны границ (Д III. 201), использовал отличных военных инженеров (де Волана и Князева). Проект получался очень дорогим, но крепости были чрезвычайно важными. Предстояло срочно обновить крепости Еникале и Керчь, создать прочную оборону Севастопольского порта, построить крепость Фанагорию, укрепить Кинбурн, переоборудовать порт Херсон. Не дожидаясь утверждения плана, Суворов приступил к его реализации на свои средства, заняв гигантскую сумму в 100 000 руб.

Однако время шло, а Петербург молчал. «Сам я здесь нещадно в оковах в ожидании денег», — написал Суворов 12 апреля.[87] «Здесь долго ничего кроме гарнизонщины не ожидать» (Д III. 204). Приближалось время оплаты по векселям. В указе Военной коллегии о строительстве укреплений, полученном Суворовым в июне, большая часть его укреплений не была включена. За неимением денег он вынужден был отпустить со службы даже любимого им инженера де Волана (Д III. 219, 249). Александр Васильевич попросил Турчанинова «избавить его от строительства крепостей» (Д III. 247), а своего племянника Д.И. Хвостова — занять ему 20 000 руб. золотом и продать его имения, чтобы он мог расплатиться с долгами и уехать за границу, где для пропитания поступить волонтером в прусскую армию, воюющую против Франции (Д III. 248, 250). Императрице пришлось решить вопрос самой: она лично написала директору Заемного банка выдать Суворову 250 тысяч руб. (Д III. 252).