Читать книгу "Гроза в Безначалье - Генри Лайон Олди"

На стук никто не отозвался, и девушка, подождав минутку-другую, осмелилась войти без приглашения.

Вьяса сидел на низком ложе, поджав под себя босые ноги — на каждой было по шесть пальцев — и исподлобья смотрел на вошедшую служанку.

За спиной мудреца на стене висела вешалка из слоновьих бивней, а на вешалке болталась семиструнная вина, забытая кем-то.

— Я принесла вам поесть, господин, — девушка поставила перед Вьясой поднос с кувшином и почтительно припала к полу, держа сложенные ладони возле лба. Перед ней был дваждырожденный, и не просто дваждырожденный, а великий мудрец, к тому же сын самой царицы! На жуткую внешность мудреца она попросту не обратила внимания: во-первых, была подслеповатой с самого рождения, а во-вторых, считалась среди дворни бесчувственным идолом.

— Ладно уж, вставай, — ворчливо буркнул Вьяса, почесывая подмышки. — Хватит пол протирать! Налей-ка лучше молочка для Крошки…

Рабыня послушно поднялась и, наливая молоко из кувшина в грубую глиняную чашку, выданную ей мудрецом, робко поинтересовалась:

— Да простит мне великий подвижник мой глупый вопрос, но кто такая Крошка? Она здесь?

— Надеюсь, — усмехнулся великий подвижник. — Крошка, ты здесь?!

В ответ на призыв прямо из-под ложа, на котором сидел чернец, с сухим шелестом заструилась Крошка. Сейчас кобра спешила к своему любимому лакомству — и потому махнула хвостом на присутствие посторонних.

Зато Вьяса исподтишка наблюдал со злорадным любопытством: как поведет себя девушка?

Однако, если Черный Островитянин ждал визга и крика, его ожидания не оправдались. Рабыня не бросилась прочь из комнаты, не застыла в столбняке — она только слегка вздрогнула и без лишней поспешности отодвинулась в сторону, чтобы не оказаться на пути у проголодавшейся змеи. А потом принялась смотреть, как Крошка поглощает молоко, быстро-быстро работая раздвоенным язычком. Взгляд девушки излучал ласку, что было едва ли не удивительней внешности Островитянина.

— Ты ее не боишься? — Вьяса плохо сумел скрыть удивление.

— Не очень, господин. Мой отец был уличным заклинателем змей, у нас дома жили две кобры и пять бунгарусов, так что я успела привыкнуть. Потом отец умер, а мачеха продала меня сюда. Налить ей еще молока?

— Это хорошо, что ты… — задумчиво протянул Черный Островитянин. Кажется, он хотел добавить еще что-то, но запнулся и промолчал. — Иди. Пока ты свободна. И передай этим умникам: я пожелал, чтобы ты прислуживала мне постоянно.

Рабыня поклонилась и направилась к выходу. Уже у самых дверей ее догнал голос отшельника:

— Как тебя зовут, дочь заклинателя?

— Гопали, — потупясь, ответила рабыня и торопливо выскользнула за дверь.

Она всегда считала себя недостойной имени небесной красавицы, которым ее нарекли в детстве. Узкобедрая, грудь что твои яблоки — где уж тут с апсарами равняться!..

Пока Крошка приканчивала молоко, Вьяса смотрел вслед скрывшейся за дверью девушке, а потом обернулся к сытой кобре.

— Тебе нравится эта девушка, Крошка? — прошептал он.

Змея плавно повернула к нему треугольную голову и зашипела в ответ. Кажется, одобрительно. Хотя кто их, змей, поймет?

Но Вьяса, похоже, понял, согласно кивнул и засмеялся. Совсем по-детски.

От церемонии представления Вьяса отказался наотрез. Проснувшись к вечеру, он первым делом поспешил навестить свою больную матушку и пробыл с ней наедине больше часа. Царедворцы потом долго шептались, что после сыновнего визита царице разом полегчало, и хоть с ложа она так и не встала, но говорить начала вполне членораздельно.

А Вьяса, который впервые попал во дворец и вообще в город, тем временем по-хозяйски обходил дворцовый комплекс. Приемные залы, бассейны для придворных дам, судилища, здания Государственного совета, сокровищница, апартаменты министров, водяные башни и восьмиугольная царская купальня… Мудрец не поленился добраться до арсенала, сунуться в стойла слонов и конюшни, подняться на угловые башни и посетить бастионы, он заглядывал во все уголки, иногда одобрительно цокая языком, но чаще кривя губы в презрительной гримасе: «Понастроили, мол, непонятно зачем всяких излишеств!»

За Черным Островитянином (став известным челяди, это прозвище намертво прилипло к гостю!) хвостом следовала огромная, действительно царская кобра, злобно шипя и раздувая клобук на всех встречных. Дворня и министры испуганно шарахались в стороны, спеша пропустить жуткую парочку, и бормотали про себя далеко не самые благочестивые слова. Слуги корчили вслед Вьясе рожи и делали неприличные жесты, особенно когда думали, что дваждырожденный этого не видит.

Правда, грубить в глаза и задирать Островитянина не решался никто — с ним просто старались не встречаться. Однако Вьяса явственно слышал за спиной издевательски-злобный шепоток:

— И вот этот черный урод — великий мудрец и подвижник?! Да такому впору не Веды, а трупы расчленять!

— А вдруг подменыш? Царица давно уж не в себе, а Грозный его и в глаза-то не видывал!

— Змеюка-то, люди, змеюка! Такой слониха — на один зубок! Пришибить бы — слышите, кауравы?!

— Курва ты, а не каурав!

— А я-то при чем?!

— А при том! Кто у меня вчера резную подвеску спер?! Змеюка? Вот точно, что змеюка…

Вьяса бродил по дворцу, прекрасно слыша то, что отнюдь не предназначалось для его ушей, видя то, чего, наверное, не должен был бы видеть, — и мало-помалу закипал. У Черного Островитянина характер и так был отнюдь не мед, а тут…

Настроение хозяина передавалось Крошке, и кобра все чаще поднималась в боевую стойку, едва завидев идущего по коридору человека.

Однако укушенных пока не было.

Тем не менее слуги, сговорившись, решились-таки извести кобру, и как-то, когда Вьясы не оказалось рядом, спустили на змею полудюжину бурых крыс из царского зверинца. А сами поспешно дали деру — от греха подальше.

Самцы-крысюки редкой породы «бабхравья», старшие братья мангуст, и в одиночку хаживали на матерую кобру, а уж такой компанией…

К вечеру всех шестерых зверьков обнаружили мертвыми в Церемониальном зале. Трупики крыс были рядком выложены посредине, через равные промежутки друг от друга. Все — головами к трону из царского дерева удумбара, хвостами — к дверям.

Так и осталось загадкой, кто прикончил зверьков и демонстративно разложил их в зале: Крошка, Черный Островитянин — или они оба.

С этого момента покушений на змею больше не было, и кобру все чаще встречали ползущей по своим делам в гордом одиночестве. Крошка явно сообразила, что, несмотря на язвительные насмешки за спиной, всерьез ее хозяину в каменном лабиринте ничто не угрожает. А уж за себя она как-нибудь постоит! И змея принялась исследовать дворец самостоятельно, так что теперь время от времени то тут, то там слышался истошный визг, вопли и проклятия — когда кто-нибудь из слуг или царедворцев в очередной раз натыкался на излишне любознательную Крошку.