Читать книгу "Не оглядываясь - Мария Галина"

– Она чужая. Она красивая. Она белая. Не знаю.

Мэри словно истощила свои силы этой внезапной вспышкой. Она сидела на земле, закрыв лицо руками и тихонько всхлипывая.

– Мне страшно, – шептала она сквозь прижатые к губам ладони, – мне страшно…

Отец Игнасио вздохнул. Все происходящее казалось каким-то нереальным, смерть Элейны – всего лишь одной из возможностей, мороком…

– Рано или поздно, – выдавил он пересохшим горлом, – лес должен кончиться.

– А там… – Арчи поглядел на него своими прозрачными глазами, – хижины, и возделанные поля, и города, Господь свидетель, города, огромные, белые, города у моря, там сотни людей… тысячи… и все улыбаются, и все живут так, словно никакого страшного леса нет и в помине, а есть только их земля, их вода, женщины под кружевными зонтиками, цветы в петлицах……

Мэри отняла ладони от лица. Нервное напряжение очертило ей скулы, сейчас она казалась почти красивой.

– Я теперь ненавижу цветы, – она покачала головой, – ненавижу деревья.

– Ты их полюбишь. Они там безобидные, – он повернулся к священнику.

– Отдыхайте, отец Игнасио, – сказал он твердо, – на этот раз я не поддамся слабости. Никакой слабости. Я не допущу, чтобы это повторилось.

Священник неуверенно взглянул на него.

– Мы должны дойти. Должны. Но для этого нам надо беречь силы. Отдыхайте.

Быть стариком, думал отец Игнасио, мерзко, унизительно. И еще эта ужасная изматывающая лихорадка. Мне следовало поступить, как тот, черный, – отпустить их, а самому остаться здесь. У него хватило мужества, у меня нет. Как тогда, Господи, как тогда – а я-то думал, это больше не повторится.

Проваливаясь в беспамятство, он слышал тихий шепот, словно шелест листвы над головой складывался в слова, словно кровь, пульсирующая у него в сосудах…

– …И холодная вода в сифонах, и мороженое, и свежевыпеченный хлеб, и всякая другая снедь. Булочки, булочки в корзинах, и яблоки, и пушистые персики, и полосатые занавески, хлопающие на ветру…

* * *

Он вскочил, протирая глаза; сквозь листву просачивались золотистые утренние лучи.

Какой чудесный сон ему снился!

Золотистый, как это солнце.

Все были живы, все было прекрасно. Аттертон рассказывал о сокровищах древнего могущественного народа, Элейна смеялась, белая рука у розовых губ. Какая прекрасная женщина! И, что удивительно, Мэри была счастлива тоже. Все счастливы.

Пробуждение было как прыжок в темную воду.

Он в смятении оглядывался по сторонам, нет, ничего не изменилось, Мэри здесь, сидит у прогоревшего костра, руки охватили плечи, словно ей холодно, в такую-то жару. Арчи с деловитым видом выжимает в миску какое-то мясистое растение.

Он поднял глаза на отца Игнасио и улыбнулся.

– У нас будет вода.

– Я… сколько я проспал?

– Двенадцать часов, так, примерно.

– Двенадцать часов!

– Мы не хотели вас будить. Вам надо было отдохнуть. Незачем волноваться, отец Игнасио, все в порядке, вы же видите.

– В порядке? – он мотал головой, озираясь. Мэри глядела на него мутными сонными глазами, но она была здесь, на месте, с ней ничего не случилось, слава богу, слава богу.

– Да, в порядке.

– И ничего странного? Ничего опасного?

– Ничего. Ну а теперь, когда вы отдохнули, надо подкрепиться и идти дальше, верно ведь? Еще осталось немного мяса.

– Я не хочу есть, – отец Игнасио и впрямь чувствовал непривычную легкость, словно он был наполнен воздухом и солнечным светом.

– Зря. – Юноша протянул ему насаженный на палочку бок оленька – хрупкий частокол ребер, обтянутый пленкой мяса. Отцу Игнасио ничего не оставалось, как принять его. Уже откусив первый кусок, он понял, что сделал ошибку; один лишь вид мяса заставил желудок в изобилии выделять пищеварительный сок. Его замутило.

– Вот, – Арчи протянул ему миску, – выпейте.

– Вы уверены, что это безопасно? – он заглянул – в миске плескалась белесая мутноватая жидкость. – Многие растения здесь содержат алкалоиды.

– Я уже пил такое сегодня утром. И я, и Мэри.

Он глотнул. Горьковатый сок освежал и возвращал чудесное ощущение наполненности солнечным светом и воздухом. Он с облегчением перевел дух и улыбнулся Мэри. Она не ответила ему улыбкой. Сидела все так же, разве что руки теперь были сложены на коленях. Некрасивые руки девушки из народа с широковатыми пальцами лопаточкой.

Какая она… твердая, неожиданно подумалось ему.

И словно отвечая его мыслям, она сказала чужим спокойным голосом:

– Арчи, отойди. Я хочу поговорить с отцом Игнасио.

– Мэри? – молодой человек неуверенно взглянул на нее. – Быть может, лучше я?

– Нет, я должна. Отойди, Арчи.

– Я буду поблизости, Мэри, – сказал молодой человек, – тебе стоит только позвать.

Он сидел съежившись, наблюдая, как Арчи движется в луче света, полотняная рубашка словно отбрасывает сияние на темные стволы.

– Я не вернусь в монастырь, отец Игнасио, – сказала Мэри.

* * *

– Вы говорили про любовь, отец Игнасио. Вы врали. Вы не знаете, что это такое. Ваша любовь – ложь. Это от слабости, от бессилия. Как я могла поверить вам, поверить им, этим ужасным женщинам, не знавшим любви. Только теперь, отец Игнасио, только теперь я…

– Ты хочешь сказать, – отец Игнасио рассматривал свои пальцы, – что ты полюбила этого юношу, и он полюбил тебя, и ты познала настоящую любовь, и теперь хочешь уйти в мир и жить с ним как жена с мужем, так?

– Да. – Коротко кивнула Мэри.

Он искоса поглядел на нее. Сильная женщина, дочь трущоб, привыкшая к грубой работе…

– Вчера ночью, – напомнил он, – погибла женщина.

– Это лес, – сказала она, – морок. Здесь легко умереть. Мы выйдем отсюда, и все закончится. Он будет вспоминать о ней… иногда. Пусть.

– Смерть нельзя отменить, – сказал он. – Он любил ее, и она погибла. Кто убил ее, Мэри?

– Что?

Боже мой, какие у нее сильные руки! Какие крепкие, широкие плечи.

– Ну, – сказал он медленно, – выглядело все так, будто она упала сама. То есть поскольку даже леди иногда приходится отлучаться по надобности… а ловушка замаскирована ветками… Но у нее были синяки на шее. Следы чьих-то пальцев. Кто-то швырнул ее туда, Мэри. Со злобой, с силой. Кто?

Она больше не сидела неподвижная, уверенная в себе. Она вскочила. Крепкая, коренастая женщина, способная вытащить человека из горящего госпитального барака.

– Вы думаете… я? Нет!