Читать книгу "Беглый огонь - Александр Зорич"

Но даже после приобретения бриллиантового колье и минивэна денег оставалось так много, что я даже боялся заглядывать в спортивную сумку, где они лежали (не говоря уже про белый чемодан с хромированной ручкой). Каждый день я рассматривал каталоги яхт, выставленных на продажу. Но никак не мог сделать Главный Выбор Своей Жизни…

Однажды, неожиданно погожим октябрьским утром, на мой ПДА упало письмо от Ильзы. Письмо было написано на русском языке и, судя по количеству опечаток, было напечатано принцессой собственноручно. Если опечатки опустить, получится вот что:

«Дорогой Владимир! Мое здоровье идет к хорошему. Быстро, быстро идет! Мой врач сказал, что в ноябре я обязательно должна отдыхать возле моря. Я решила, что я хочу курорт Сочи. Ты любишь курорт Сочи, Владимир? Если любишь, давай ехать туда вместе. Ты покажешь мне русский стиль. Я читать тебе стихи. Я сочиняю их недавно для тебя. Надеюсь на встречу! Твой женский друг Ильза».

Я расплылся в дебильной улыбке.

Сочи в ноябре. Что может быть глупее? Море – холодное. Воздух – тоже. То и дело срывается дождь… Дует кусачий северо-западный ветер… С другой стороны, не мог же я, патриот, написать Ильзе: «Сочи – отстойный город, в котором нечего делать в ноябре!»

Придется ехать и делать вид, что мы, русские медведи, кушающие мороженое на сорокаградусном морозе, именно так представляем себе идеальный отдых…

Я как раз набирал ответ Ильзе, когда в дверь позвонили.

На пороге стоял Тополь. Он лучился гордостью и держал в руках пухленький конверт.

– Вот, гляди чего пришло! От Ньютона! Фотки!

В конверте и впрямь были фотографии – штук семь-восемь. Глянцевитые, красивые, контрастные. Никому из нас не снять нашими тупыми цифровыми пукалками ничего подобного, как мы ни старайся.

На одной из карточек отыскался ваш покорный слуга, лихой и придурковатый. На остальных был Тополь соло. Портрет: мужественное лицо с волевым подбородком, брови вразлет, цепкий взгляд профессионального героя, три четверти. Вот Тополь с «Грозой» – поясной портрет. Вот Тополь чистит нож, взгляд сбоку. Не хватало, пожалуй, только Тополя с нунчаками.

– Круто, да… Такое и на обложку журнала «Спецназ» не стыдно поставить, – сказал я. – Подари мне одну, а?

– Да бери любую!

Я выбрал себе ту, где Тополь был снят на фоне лагеря ученых, в котором работает некробиотик Трофим. Непринужденная поза древнегреческого Аполлона, только вместо лука и стрел – автомат.

– Хотелось бы Ньютону спасибо сказать… И за фотографии, и за то, что про «звезду Полынь» посоветовал, – задумчиво заметил Тополь.

– Да что же… Как-нибудь встретим его в Зоне – и скажем это самое спасибо.

– Или не встретим, – тихо обронил Тополь. – И не скажем.

Я понимающе кивнул. Лучше не строить планов, когда дело касается Зоны.

Потом мы с Тополем пили чай и кушали сочные люля-кебабы, изготовленные моей опытной рукой из отменной парной баранины.

– А знаешь, – вдруг спросил Тополь, – что такое философский камень? Ну, тот камень, который якобы в контейнере был, который мы Рыбину загнали?

– Конечно, нет!

– Философский камень – это камень, который способен превращать любой металл в золото. Его умели добывать средневековые алхимики. И я даже прочитал, что финансовое могущество некоторых аристократических родов Европы зиждется на незаконном использовании этого самого нехристианского камешка…

– Металлы? В золото? – с набитым ртом переспросил я. – Любые?

– Пишут, что любые…

– Типа, прикоснулся – и сталь превратилась в золото, так?

– Вроде так, – кивнул Тополь.

– Честно говоря, на враки похоже… – сказал я, вываливая себе на тарелку еще одну ароматную котлетку.

– Вот и я так подумал, – отозвался Тополь.

В ближайшие десять минут ни один из нас не проронил ни слова.

Уверен, в те мгновения мы оба думали об одном и том же. А именно о том, что если прочитанное Тополем о философском камне правда… то лучше бы нам было не отдавать КМПЗ Рыбину.

Потому что… потому что потому! Неужели надо пояснять почему?

Но потом я представил себе секретные лаборатории, где на нужды Родины производятся тонны, десятки тонн отменного золота девятьсот девяносто девятой пробы, на которые Родина закупает за границей самое новейшее и самое лучшее, становясь с каждой минутой все краше и комфортнее, и мне полегчало.

Кстати о секретных лабораториях. Случилось мне повидать и некробиотика Трофима – он примчался в бар «Лейка» на заляпанном грязью джипе и затребовал с меня флэшку. Ту самую, с записью датчиков иридиевой клетки, в которой сидел крысиный волк. А также рассказа о моих злоключениях внутри воронки после того, как я бросился в нее со «звездой Полынью».

Наверное, я сильно разочаровал его своим мемуарами в духе «не помню», «не знаю», «как-то не обратил внимания». С другой стороны, что я мог сделать, если он сам слезно просил меня говорить ему правду и только правду, мол, он ученый, ему фантазии не нужны? Вот если бы он разрешил мне врать, я бы наврал ему про русалок с пятым размером бюста, которых я встретил во время своих «вороночных» блужданий. А так…

Потом Трофим сам взял слово. И не отдавал его долгих полчаса.

Он рассказал мне о гравитационном континууме. О том, что, согласно новейшей теории воронки, – это своего рода ворота в систему сообщающихся грависосудов. И что «звезда Полынь» благодаря излучаемым энергиям способна образовывать нечто вроде локальной зоны стабильности…

Я не особенно слушал. Зачем мне? Ведь возвращаться на физфак мне поздновато, вопреки заверениям профессора Добровольцева!

Вообще после одержанных побед я сильно разленился. И даже набрал два килограмма.

Каждый день я уговаривал себя закрыть последнюю скобку в этой истории. А именно – забраться наконец в город Припять, найти ту самую лабораторию средств оперативной диагностики имени академика Качалина, что на проспекте Ленина восемьдесят шесть. И выяснить наконец – а документации там наверняка валяется вагон и маленькая тележка, – действительно ли там работала лаборантка Лидочка Ротова? И если работала, найти эту самую Лидочку вживе, ведь имеются у меня средства, а теперь и деньги.

Что это мне даст, спросите вы? А фиг его знает… Может, ничего и не даст. За исключением ощущения, что последняя скобка закрыта, точка поставлена, и в конце рукописи можно смело печатать: «Конец».

Декабрь 2008 – март 2009