Читать книгу "Цена империи - Александр Мазин"

– Стоять на месте! – рявкнул он, прижав лезвие к жирной шее Магна. – Зарежу его, как свинью!

Оба трибуна, мокрый и сухой, застыли, не зная, что предпринять.

Черепанов свистнул. Обе створки двери – не той, что вела в зал для посетителей, а другой, за спиной у Геннадия, – распахнулись, и в комнату хлынули воины Агилмунда.

Ошарашенные трибуны даже не пытались сопротивляться.

Черепанов отпустил сенатора.

Там, в зале для посетителей, тоже все было путем: стрелки-мавры скалились из оконных проемов. Двери были перекрыты ветеранами из первой когорты Одиннадцатого.

– Солдаты! – обратился Геннадий к преторианцам. – Возвращайтесь в свой лагерь! Вам здесь делать нечего!

– А наши командиры? – спросил кто-то.

– А ваши командиры останутся, – сказал Черепанов. – И Сенатор Магн тоже останется. Дальнейшую судьбу предателей определит император Максимин. Будем считать, что вас с ними не было. А теперь – прочь отсюда! Пока я не передумал и не приказал забить вас в колодки! Пропустить их!

Его легионеры отступили от выходов, и преторианцы поспешно ретировались. Держать ответ перед свирепым фракийцем никому не хотелось.

Черепанов вышел следом. Во дворе, двумя длинными шеренгами, коридором, стояли его легионеры. «отступление» элитной гвардии они сопровождали соответствующими репликами и звуками.

– Ингенс! – рявкнул Черепанов. – Ко мне!

Мелентий Ингенс, в новенькой форме принцепса, подбежал к нему.

– Что у понтонов?

– Все в порядке, мой префект! Гонец от Гая уже прибыл. Взяли всех тепленькими, почти без сопротивления. Так, десятка полтора ихних положили. У нас потерь нет! Префект Маний Митрил велел передать, что он отправляется в лагерь сирийцев и помощи ему не требуется. Сам управится. Еще он велел передать, что вестника к императору Максимину не посылал.

– Я понял, принцепс! Вестника я отправлю сам. Оставь здесь пару кентурий и отправляйтесь в лагерь. Завтра всем, кто участвовал в операции, подъем на два часа позже и освобождение от занятий. Награды тоже будут, но размеры их определит сам император. Действуй, принцепс! – сказал Геннадий и вернулся в дом.

Сенатор и оба трибуна «отдыхали» под присмотром гревтунгов.

– Связать их – и в подвал, – устало бросил Черепанов.

– Префект! – воскликнул Магн. – Что ты себе позволяешь? Ты понимаешь, что делаешь? Сегодня тебе повезло, но в будущем все может сложиться иначе – и тогда…

– При чем тут везение, сенатор? Я заранее знал все ваши планы.

– Как? – воскликнул Магн. – Кто нас выдал?

– Не выдал, а продал, – усмехнулся Геннадий. – Не знаю, как насчет твоих родичей, но клиентам своим тебе доверять не стоит. Впрочем, это ничего бы не изменило. Ты полагаешь, твоим легионам случайно назначили переправляться во вторую очередь? Чтобы выманить змею, надо дать ей возможность думать, что именно сейчас она может укусить.

– Не верю! – воскликнул Магн. – Максимин мне доверял, я видел!

– Максимин – возможно. Но не я. А порядок переправы определял не Максимин, а префект Маний Митрил. Императора мы даже не ставили в известность. Всякое бывает. Вдруг я ошибся, твой клиент солгал, а ты, сенатор, – лоялен к своему Августу.

– Сын грязного фракийского пастуха не может быть моим Августом! – с яростью выкрикнул сенатор.

– Тем не менее именно сын пастуха завтра решит твою судьбу. Молись богам, чтобы император Максимин был более снисходителен, чем командующий Максимин.

Позднее Черепанов много думал о том, прав ли он был в своих действиях. Может быть, лучше было самому прийти к Магну и попробовать отговорить его от мятежа. Или попытаться скрыть сам факт бунта от Максимина… потому что именно с этого бунта началось превращение Гая Юлия Вера Максимина в свирепого и беспощадного диктатора, которого Сенат называл кровожадным чудовищем. Предательство Магна, потом бунт осдроенских стрелков… сотни римских граждан, осмелившихся выступить против императора, повисли на крестах, тысячи засекали розгами, бросали диким зверям. В Риме женщины и дети давали обеты, чтобы их император никогда не увидел своей столицы. Сенат боялся и ненавидел своего императора. Император презирал свой Сенат. Он убирал сенаторов с военных должностей и снимал их с должностей гражданских по всей Италии. Он правил жестокостью, потому что был уверен: только так и можно править. Он упразднял гражданские законы и насаждал военные порядки. Он ни с кем не делил власть, даже со своим сыном, которого назначил себе в соправители. Максимин не доверял никому, кроме самых проверенных друзей, и не терпел рядом с собой людей знатного происхождения. Всех, заподозренных в измене, он убивал без суда и следствия. Беря пример с императора, ставленники его поступали так же. И все же сотни тысяч людей любили Максимина и боготворили его власть. Первыми среди них были его солдаты. Потому что для своих легионов Максимин фракиец был не только примером величайшей доблести, не только тем, кто всегда заботился о воинах и неизменно вел к победам и славе. Максимин фракиец был одним из них . Самым лучшим, самым сильным, самым мудрым и храбрым. Он был воином-императором, тем, кто способен повергнуть в прах всех врагов Рима. Увы! Для того чтобы править Великой Империей, этого было недостаточно. Но Максимин делал то, что мог, и все, что мог. Рисковал жизнью наравне со своими солдатами и по справедливости делил с ними славу, победы и добычу. Да, там, в Риме, посчитали, что платят слишком большую цену за его победы, тем более что Максимин фракиец был первым из тех, кого позже назовут «солдатскими» императорами. Первым, но не последним их них. Позднее, в истории, написанной его врагами, Максимин предстанет свирепым и кровожадным чудовищем. Но даже враги вынуждены будут признать его храбрость, талант полководца и славу, которую он снискал у своих воинов. Да, Максимин фракиец был суров со своими подданными, но зато к врагам Империи он был беспощаден .

Часть пятая Цена Империи

«Sint ut sunt, aut nоn sint»[86]

«При нем (Максимине) было множество других войн, из которых он всегда возвращался первым победителем, с огромной добычей и пленными…»[87]

«Он привлекал к себе доносчиков, подсылал обвинителей, выдумывал преступления, убивал невинных, осуждал всех, кто только ни являлся на суд к нему, превращал богатейших людей в бедняков, добывал себе деньги только тем, что делал несчастными других, без всякой вины погубил многих консуляров и военачальников: некоторых он сажал в порожние повозки, других держал под стражей, в сущности – он не пропускал ни одного повода проявить свою жестокость…»[88]