Читать книгу "Древнее китайское проклятие - Сергей Мусаниф"

Я встал. За его спиной было видно, как сюда подтягивается остальной пантеон.

И я понял, что уходить отсюда нельзя.

Потому что, если я сбегу, этим признаю, что они сильнее. Что я их боюсь. Что они есть. И даже если я потом найду в себе силы вернуться, с ними будет уже не совладать.

Я щелкнул пальцами. Колдовать здесь было очень сложно, все равно что подниматься по склону горы во время лавины, и вместо заказанного меча в руке у меня оказался короткий кинжал.

– Сделай им себе харакири, братан, – посоветовал Фарт.

Они выстроились полукругом. Посередине был, конечно, Бакс. По правую руку от него стояла Евро, слева был Рейтинг. Фарт, Порно и двое новеньких занимали места по краям.

Гермес

-Я в тебя верю, – сказал Герман, и эти слова изменили все. Нет, мир остался прежним, и Солнце по-прежнему занимало свое место на небосклоне, и люди остались теми же, и проблемы их были те же, изменился только я.

И моя личная вселенная.

Я в тебя верю.

Никто никогда не говорил такого ни одному богу. Без всяких ритуалов, без молитв и жертвоприношений, без клятв и обетов. Без долгих заверений и нудных восхвалений. Просто глядя в глаза.

Конечно, он не верил в меня как в бога. Но такой верой, слепой и бездумной, не требующей доказательств основанной лишь на страхе и корысти, я был сыт по горло. Смертные придумывали себе богов, а потом поклонялись нам, требуя с нас того, чего не могли получить сами.

Смертные все время чего-то от нас хотят. Защиты, благополучия, помощи в войне и любви, богатства, славы мудрости или справедливости. Как будто они не способны сделать все это без нас. Это вполне в их духе – придумать кого-то, чтобы потом обвинить его в своих бедах.

Неурожай? Боги прогневались. Мор среди коров? Кому-то опять не угодили.

А кормить коров пробовал? А сорняки пропалывать пытался?

Ограбили по дороге – боги не охранили. А фигли ты прешься с деньгами и без охраны, раз сам за себя постоять не можешь?

Взяли на краже с поличным. Гермес отвернулся. Тебя посадят, а ты не воруй.

Покровитель воров, я никогда не был хорошим богом. Я тоже играл на самых низменных желаниях смертных, стремясь прибавить себе силы.

Но Герман не хотел от меня никакой помощи. Все, что я сказал ему тогда, он прекрасно понимал и сам, а я только помогал ему формулировать. Он знал, что я не могу ничем ему помочь, знал, что я не могу его защитить или придать ему сил. Знал, что не могу уничтожить его врагов или тех, кого он провозгласил своими врагами.

Знал, что я не могущественнее его и не могу решать его проблемы.

А потому он не мог верить в меня как в бога.

Он верил в меня как в друга, готового оказать посильную поддержку, подставить плечо, дать совет. Никто никогда так в меня не верил.

Я помогал ему, а он помогал мне. Не тем, что, втайне от меня посмеиваясь, приносил мне жертвы. А тем, что разговаривал со мной, спорил, заставлял меня вспомнить, что я еще жив.

Я мог бросить верующего в беде. По сути дела, я часто так поступал.

Но я не мог оставить в беде друга.

– Что-то ты зачастил в Тартар, внучок. Я даже соскучиться не успел.

– Надо нам с тобой поговорить, дед.

– А что мы еще можем делать в Тартаре? Только разговаривать. Что ты хочешь узнать?

– Почему?

– Почему что?

– Почему ты здесь?

– Потому что так решил мой сын и твой отец. В той войне я был проигравшей стороной.

– Не верю. Что такое папина молния по сравнению с мощью повелителя времени? Чуть-чуть шума, чуть-чуть света. Ты мог уделать папу в любой момент, но не захотел. Почему?

– Ты всегда был самым умным в нашей семье, внучок. Не буду врать. Я добровольно сложил с себя власть и ушел сюда. А Зевс придумал эту историю с войной, потому что захотел взойти на трон красиво. И его поколение его поддержало. Какие причины заставили меня сделать это? Ты за ними сюда пришел?

– В числе прочего.

– Я понял то, что рано или поздно понимает любой из нас. Смертные создают нас, но они не нуждаются в нас. Более того, мы мешаем им, сковываем их, вешаем шоры на глаза. Без нас жить им было бы гораздо легче.

– И ты начал с себя?

– Время – не та стихия, с которой можно заигрывать. Время лучше всего предоставить самому себе. Пусть течет. Боги не нужны людям, а особенно сильно им не нужен я. Иначе они только и будут делать, что просить меня повернуть время вспять. Вернуть утраченное. Войти в одну и ту же реку во второй, третий, десятый раз. Это тупик.

– И ты ушел. Ушел, но оставил вместо себя своих детей, не таких мудрых и не таких понимающих. Решение, которое потребовало смелости, не так ли?

– Мы не можем изменить смертных. Они не избавятся от нашей обузы, пока сами не поймут, что это обуза.

– Почему ты не увел детей за собой?

– Каждый решает сам. Я никогда никому не навязывал своего мнения.

– Ты так же могуч, как и раньше.

– Брось, внучок. Никто на Земле даже не помнит моего имени.

– Крон. Кронос. Хронос. Все люди верят в понятие времени. А ты и есть время, дед. Ты так же могуч, как и раньше, даже еще более могуч, потому что смертные научились ценить и уважать время.

– Даже если и так, что с того? Зачем ты пришел и нарушаешь покой этого места?

– Мне нужна твоя помощь.

– Тебе? Глядя на тебя, как ты скачешь из Дромоса в Дромос, размахивая своим кадуцеем, я думаю, что ты нашел свою нишу и даже не вспоминаешь о былых временах. Ты слишком активен для бывшего, внучок, и я не думаю, что тебе может потребоваться помощь.

– Помощь нужна смертному.

– Исключено. Я давно не вмешиваюсь в дела смертных и не собираюсь делать это сейчас.

– И такова цена твоей благодарности?

– Благодарности? За что я должен быть им благодарен?

– За то, что они создали тебя.

– Лучшей благодарностью для них был мой уход.

– Твое место заняли другие.

– Это не мое дело. Я не несу ответственности за все человечество.

– Ага. Ты добровольно запер себя в этой тюрьме, живешь и в ус не дуешь, думаешь, что можешь остаться в стороне. Ты самый могучий из нас. Усилием воли ты можешь изменить мир, вернуть нас на Олимп или сбросить нас сюда, в самые глубины Тартара. Но ты не делаешь ничего, найдя успокоение в наблюдениях и медитациях. Так позволь я скажу тебе кое-что, дед. Наш долг перед человечеством огромен, и мы не можем полностью искупить его, пока живы.

– Уже уходишь?