Читать книгу "Бульон терзаний - Ольга Лукас"

– Вообще-то он велел выкинуть эту гадость. Ладно, извини. Спасибо, что не выкинула.

Он подобрал с пола свой экземпляр сценария и вернулся к артистам. Спектакль шел без перерыва, но Снежана в каждом действии появлялась в новом платье. Следом за шелковым канареечным появилось малиновое бархатное. На фоне черно-белых костюмов остальных артистов ее наряды выглядели особенно ярко и нелепо.

Перебегая из кулисы в кулису со сценарием в руке, Владимир наткнулся на Елену и Ульяну, которые, по его расчетам, должны были в этот момент стоять на сцене.

– А кто у нас сейчас там?

– Софья и Скалозуб, – ответила Ульяна. – Я перевела Чацкого, потом мы ушли.

Рабочие-добровольцы пронесли на выход спортивный снаряд Молчалина.

– А хорошо ведь, собака, через коня прыгал, – с завистью вспомнил Владимир.

Женщины засмеялись: Дмитрий подготовил целый акробатический номер. Он кувыркался, отжимался, взлетал и падал, а растянулся на полу так естественно, что в зале ахнули. К счастью, он тут же вскочил, демонстрируя, что цел и невредим. Одна Софья в это не поверила, потому что так ей было положено по задумке автора.

Владимир проводил взглядом козла-коня, полистал сценарий. И вздрогнул.

– У нас ЧЭПЭ. У нас полный караул, – тихо сказал он, – Снежана переодеться не успеет – перерыва-то после второго действия нет. Смотрите сюда. Конец второго действия – на сцене Софья и Лиза. Начало третьего – на сцене Чацкий и Софья. Никак не успеет! Вы можете уговорить ее не переодеваться?

– Исключено! – покачала головой Елена, – заставит платить неустойку за неиспользованный костюм. Или папаша ее не отгрузит нам бесплатные доски.

– Но сцена не может пустовать, пока она переодевается! Понимаете вы это или нет?

– Понимаем. – вздохнула Елена, – но Полторацкий страшнее пустой сцены.

– Да она быстро, у нее знаете какой опыт? – ввернула Ульяна. – Она рассказывала: муж звонит в дверь, любовника в окно, а сама уже в платье.

– Публика – это не муж! Ее не обманешь, – строго сказал Владимир. – Конец второго действия… Кого бы выпустить… Елена, книга при вас? Отлично. Возвращаем обратно реплику Лизы. Там четыре строчки, легко запомнить. Сможете? Спасибо, милая, хорошая! И Ульяна – выйди там тоже, постарайтесь вдвоем немного потянуть время, но не искусственно. А я попрошу Чацкого говорить помедленнее. И будем надеяться, что наша примадонна действительно быстро переодевается.

Снежана, не подозревая о том, какой переполох она устроила со своими нарядами, покинула сцену и заперлась в персональной гримуборной. В кулисе застыла Нина с платочком: она махнет Чацкому, как только Софья будет готова. Неподалеку от нее Эдуард Петрович боксировал с невидимым противником, готовясь держать зал столько, сколько потребуется.

Елена произнесла свою реплику, обращаясь к Ульяне:

– А я… одна лишь я любви до смерти трушу. А как не полюбить буфетчика Петрушу!

Владимир, среагировав на имя своего персонажа, машинально сделал шаг вперед и оказался на сцене.

– А вот и он! – воскликнула Ульяна.

Елена притворно испугалась и грациозными зигзагами побежала за кулисы. Владимиру ничего не оставалось, как броситься за ней в погоню. Из другой кулисы уже выходил Чацкий. Медленно, растягивая каждое слово, как колдун, произносящий страшное древнее заклинание, он продекламировал:

Дождусь ее, и вынужу признанье:

Кто, наконец, ей мил? Молчалин! Скалозуб!

Тут Нина взмахнула платочком: Снежана переоделась. И обрадованный Эдуард Петрович, проглатывая слова, выпалил на одном дыхании оставшиеся семь строк. Вышла Софья в черном платье, расшитом серебряными нитями. Все снова вернулось к первоначальному плану.

Владимир успокоился, нашел Елену в коридоре.

– Здорово получилось. С первого раза – и так естественно! – похвалил ее он.

– Я ведь и правда трушу. В смысле, любить боюсь. Так все рассчитаешь хорошо, подготовишь, распланируешь – а тут любовь прошла. И остаешься в дураках. Ой, что-то я перегрелась на сцене, под фонарями этими, и не то говорю.

Но говорить о любви было некогда: Владимир снова метался от кулисы к кулисе. Вот уже Чацкий и Молчалин похваляются друг перед другом своими жизненными принципами, а рабочие тем временем потихоньку выносят на сцену столы. Медленно, чтобы зрители как следует разглядели товар.

А дальше – бал! Княжны разминаются, супруги Сапелкины (по пьесе – Горичи) готовы к выходу. У Евлампии Феликсовны случился новый приступ боязни сцены, но она уверяет, что справится, и пощипывает за уши игрушечного шпица.

Только что вся труппа была единым организмом, действующим слаженно и четко, – и вдруг Владимир почувствовал фальшивую ноту: не на сцене, нет, где-то за кулисами, словно посторонний проник в этот замкнутый мирок. «Если опять Матильда – запру ее в мужской гримерке, и пусть потом делает со мной что хочет!» – подумал Владимир. Он обошел все стратегические точки, и около ноутбука в коридоре увидел Павла Петровича. От него волнами расходился холод, который еще издали почувствовал режиссер. Старший сын генерального директора стоял в окружении рабочих-добровольцев и тыкал пальцем в монитор.

– И этот – тоже, – донеслось до Владимира.

– Чего, прямо на сцену ломиться? – спросил один из рабочих. – Там же люди играют.

– Люди пусть играют. А вы сзади пройдите, возьмите и спокойно вынесите, как будто так и надо.

– Что вы хотите вынести? – обнаружил себя Владимир. – У нас спектакль, вы что, не понимаете?

– У нас в гостях Сам, вы что, не понимаете? – Павел Петрович посмотрел на него в упор так, словно это режиссер предложил вломиться на сцену во время действия и вынести оттуда пару артистов, стол и задник. – С ним договориться невозможно – не любит быть обязанным. С подарком тоже не подкатишь – не берет подарков. Или не так подкатываем. И вот его жена похвалила наш стол! На сцене увидела и говорит: «Приятный столик! Я видела похожий этим летом в Испании. Хотела купить, но меня опередил какой-то грубиян». Отец, конечно, среагировал оперативно. Быстро, пока они не очухались, – грузим стол и везем домой к Самому. Я лично отвезу. Давайте живо.

Рабочие сделали шаг вперед, потом назад. Посмотрели на Владимира, на Павла Петровича.

– А если ей один стол нужен, то второй зачем выносить? – спросил самый бойкий.

– А второй если увидит кто – нам конец! – свирепо ответил старший директорский сын. – Авторские права! Внучка художника по судам затаскает! Откуда его выкопали опять?

– Ой, как нехорошо вышло, – расстроился Владимир, – и я тоже не заметил. Но мы не можем сейчас ничего сделать, это же спектакль.

– Вы помните, для чего мы делаем спектакль? Чтоб понравиться Самому! Если мы его жене этот стол подгоним – мы ему понравимся.

– То есть спектакль можно после этого прекращать? – уточнил Владимир.