Читать книгу "Одиночество в Сети - Януш Леон Вишневский"

– Рейс TWA800 не прибудет. Самолет рухнул в океан через одиннадцать минут после взлета, и все пассажиры, а также экипаж погибли. Нам безмерно жаль…

Она спокойно стояла и удивлялась, почему этот незнакомый мужчина держит ее за руки.

Выслушав то, что он сказал, она… обернулась, решив, что он разговаривает с кем-то другим.

Но сзади никого не было… И вдруг до нее дошел смысл слов «Нам безмерно жаль…» И только тут она поняла, почему здесь носилки, телевидение и так тихо.

Она снова услышала голос этого мужчины:

– Кем вам был пассажир, которого вы пришли встречать?

– «Был»? Как это «был»?.. Это Якуб. Он есть, а не «был»…

Совершенно неожиданно у нее полились слезы. Она пыталась что-то сказать, но не могла. Внезапно подбежала женщина в такой же униформе, как у того мужчины, с которым она только что разговаривала, и, не спрашивая согласия, проводила ее к креслу, стоящему за стойкой.

У нее пропал голос. Она слышала все, что происходило вокруг нее, но не могла произнести ни слова.

Якуб погиб…

Он летел к ней, и теперь его нет в живых.

Но ведь он всегда был, всегда, когда был необходим ей. И ничего не хотел взамен. Он попросту был.

Ей вспомнился их первый разговор в Интернете, его несмелость и все, что он ей рассказывал. Он изменил ее мир, начал менять ее… И вот теперь его нет.

Она беззвучно плакала, охваченная безмерным горем и скорбью.

Люди из «TWA» заметили, что она утратила голос, и позвали санитара.

Он пришел, взял ее левую руку и что-то вколол в вену. Она подняла глаза, глядя на санитара, как на пришельца с другой планеты.

Вдруг появился портье из гостиницы. Он оттолкнул санитара, вытащил из кармана какую-то мятую бумагу и, тыча в нее пальцем, что-то кричал ей по-польски. Лекарство, которое вколол ей санитар, начало действовать, и его действие усиливалось шоком, в котором она находилась.

Ей пришлось чудовищно сосредоточиться, чтобы понять, что говорит ей этот поляк.

А тот в очередной раз громко выкрикивал:

– Якуб опоздал на этот рейс и прилетит через полчаса самолетом «Дельты»! Ты поняла? Он жив! Его не было в том самолете… Он еще летит к тебе! Ответь: ты поняла?

И она вдруг поняла…

Она выхватила у него эту бумажку и принялась читать.

Она перечитывала и перечитывала ее. Потом вдруг встала с кресла и, не произнеся ни слова, пошла.

Портье молча шел рядом с ней, направляя ее к залу прибытия «Дельты».

Он усадил ее на скамейку напротив выхода, сказал, что самолет уже приземлился, и вдруг опустился перед ней колени и стал просить прощения за то, что так поздно добрался до аэропорта. Потом внезапно встал и ушел.

Она сидела в одиночестве на скамейке и не отрывала взгляд от выхода.

И вдруг представила, как она, наверное, выглядит: косметика размазана, вокруг того места, куда был сделан укол, начинает наливаться синяк.

«Точно у наркоманки», – с улыбкой подумала она.

О, она уже опять способна смеяться.

И вдруг она расплакалась, сложила руки, как для молитвы, и хотя никогда не верила в Бога, прошептала:

– Боже! Благодарю Тебя за это.

ОН: То, что происходило при высадке, было просто невыносимо. Целую вечность они ждали, когда откроется дверь. Он был готов к выходу, еще когда они летели над Дувром в Англии. Сейчас в душном самолете, стоя с перевешенным через плечо ноутбуком сразу же за пассажирами первого класса, он задыхался от нетерпения.

Так ему хотелось увериться, что она знает.

Наконец дверь открыли. На выходе стояла та самая стюардесса.

Он остановился, а она подала ему два соединенных скрепкой листка серой бумаги.

– Я добыла это для вас. Это своего рода реликвия, не потеряйте ее, – произнесла она.

Он, целуя стюардессе на прощание руку, сказал:

– Наверно, мы еще встретимся, ведь я всегда летаю «Дельтой». Правда, в этот раз меня хотели впихнуть в «TWA», но даже Бог не допустил этого. Благодарю вас за все.

А выйдя и увидев, как она сидит на скамейке и плачет, он понял, что ей сказали поздно.

Но зато он знал, что ей все-таки сказали.

Он медленно шел к ней и увидел, что она заметила его. Он подошел совсем близко, и она, не вставая со скамейки, приложила палец к губам, давая знак, что не надо ничего говорить.

Он видел, что ей пришлось пережить, прежде чем она оказалась здесь. Он сел рядом с нею и молча смотрел ей в глаза. Вдруг она взяла его руки, поднесла к губам и стала целовать.

Он хотел как-то оправдаться, попросить прощения, но она не позволила.

Она лишь шептала его имя и время от времени прикасалась к нему, словно удостоверяясь, что он действительно существует. А он не мог сдержать волнения, когда она благодарила его за то, что он с ней и что жив.

Прошло не меньше часа, прежде чем они пришли в себя. За все это время они ни разу не упомянули про катастрофу.

Понемногу, постепенно к ним приходила радость, оттого что они встретились.

Наконец они решили покинуть аэропорт. Она пошла в туалет поправить макияж, а он нашел представительство «Авис» и получил заказанную машину. После коротких формальностей они стояли перед сверкающим «СААБом-9000» с поднимающимся верхом и кожаными сиденьями цвета шампанского.

Она предложила поехать к нему в гостиницу, где она хотела принять душ и освежиться после всех переживаний. В свою гостиницу ей не хотелось возвращаться, поскольку она понимала, какую сенсацию произведет там, после того как эта история стала известна.

Он остановился в гостинице «Луизиана» в квартале Сен-Жермен. Старая удобная гостиница с атмосферой, с великолепным уютным рестораном в пристройке, примыкающей ко двору, увитому виноградом.

На его взгляд, это была самая романтическая гостиница в Париже.

Езда в кабриолете немножко освежила их обоих.

Они почти не говорили, только время от времени смотрели друг на друга, да иногда она, когда он переключал скорости, протягивала руку, чтобы дотронуться до него.

Весь путь до улицы Сен-Жермен в машине царила какая-то праздничная нежность.

Он поставил «СЛАБ» в гараж под гостиницей, получил ключи от номера, и через минуту они уже наслаждались прохладой в высокой комнате с толстыми стенами.

Он заказал шампанское. И когда они уже стояли, держа бокалы, она сказала:

– Якуб, я еще никогда ни по кому так сильно не тосковала.