Читать книгу "Тени "Желтого доминиона" - Рахим Эсенов"

Курреев чуть повеселел и вдруг шумно потянул носом воздух. Мадер удивленно вскинул брови.

– Труп врага сладко пахнет, – ноздри Курреева раздувались широко, по-собачьи, в глазах вновь мелькали злые огоньки.

– Да, мой друг! – Мадер, ощеря крупные зубы, фамильярно обнял Курреева за плечи. – Кейли, считай, теперь труп. Я почти два десятка лет ждал этого часа. Теперь мы квиты, господа томми!

Они оба довольно рассмеялись, хотя уже каждый был занят своими мыслями. Курреев нетерпеливо полез в карман и, нащупав хрусткую бумажку чека, успокоился. Вдруг вспомнил о Грязнове… Да, это стоящая находка, особенно для Мадера. Правда, он знает о нем… Но не все. Вот за кого можно слупить! Сказать? Нет, слишком жирно для этого долговязого скупердяя. Лучше в другой раз, тогда можно сорвать с Мадера побольше. Не то продешевишь… Вон по глазам немца видать, что думает: уж больно жирный кусок отхватил Курреев, не по рангу…

Мадер взглянул на часы – успеть бы в банк до закрытия, поскорее получить фунты стерлингов и перевести на казенный берлинский счет: пусть знают, на какие хитроумные операции способен Вилли Мадер, который достоин, чтобы его отозвали в Берлин ведать азиатскими делами, а не держать такого аса в какой-то задрипанной Персии. О, тогда бы он развернулся!.. Мадер чуть не схватился за голову – какой же он кретин! Он не совершит такую глупость, в Берлин отправит лишь половину денег, а оставшуюся часть переведет на свой швейцарский счет… Всякий труд положено оплачивать. Начальство же не всегда догадливо, да и скуповато. Тут своя рука владыка. Вон Куррееву какой куш достался. А он, Мадер, как-никак кадровый немецкий офицер, барон, профессиональный разведчик. За ним право хозяина…

И немецкий эмиссар, достав из кармана записную книжку, торопливо сделал в ней какие-то пометки.

Не затмит небо воронье

Контрреволюционные эмигрантские центры активно пропагандируют и насаждают в настоящее время среди туркменской эмиграции фашизм. Об этом свидетельствует следующий документ, исходящий от… Джунаид-хана… адресованный главарям бандитских шаек и руководителям туркменской эмиграции, находящимся в Иране…: «Анна-Мурад-Ахун на вас обижен. Об этом он нас уведомил своим письмом. Его не следует обходить, и всегда надо слушаться его указаний. Фашистский строй существует во многих странах… Теперь надо разворачивать работу. Анна-Мурад-Ахуна уважайте как магометанскую религию, ибо он… указывает нам правильный фашистский путь. Надо работать так же непримиримо, как работает глава “Яш Туркестана” Мустафа Чокаев… Если верите Мамед-Ахуну, то только в этом случае информируйте его о фашизме».

В этом же документе Джунаид-хан пишет о подготовке, которая им ведется к вооруженной борьбе с советской властью: «Сообщаем в порядке информации, что силу имеем солидную, получили много оружия и конский состав. Полученные винтовки и пулеметы сложены на место под замок. Передайте благонадежным лицам, что через 8 месяцев начнется серьезная борьба с большевиками, к этому времени будьте готовы. Следующим письмом дадим точные указания о том, как будет происходить борьба, и если она не состоится, то свяжитесь с Анна-Мурад-Ахуном, надо его слушаться…»

Из докладной записки Управления

пограничных и внутренних войск НКВД

Туркменской ССР, декабрь 1937 г.

Джунаид-хан умирал… Он умирал в богатой шестикрылой юрте из светлого камыша, крытой белым войлоком. Хан редко вставал, мало с кем общался, предпочитая одиночество. Его хотели было перенести в теплый дом, но он воспротивился: «В четырех стенах я задыхаюсь…»

Как всегда, он лежал на высоких подушках, под своей неизменной дубленкой, наброшенной поверх стеганого верблюжьей шерстью одеяла; несмотря на свой заскорузлый ревматизм, старик зиму и лето проводил в юрте. Тому учил и детей, учил, но не приучил. Они, глупцы, норовили всякий раз поспать за глинобитными стенами – не только потому, что там тепло и уютно, но и потому, что там, в постелях, их дожидались жены. Джунаид-хан не был скопцом. Откуда же тогда дети?!

Джунаид-хану не хотелось в дом, где он чувствовал себя словно в западне. Здесь же, за тонким камышом и мягким войлоком, радующим взгляд, он слышал все: кто приехал и уехал, что привезли его приказчики из Кабула и Тегерана, какие нынче цены на кандагарском или пешаварском базарах… Даже досужая болтовня слуг, в иные времена доводившая его до белого каления, теперь не мешала хану, ослабевшему на оба уха, предаваться своим думам.

Какой кретин выдумал, что ханам сладко и легко живется, будто все дни свои проводят они в блаженстве и неге? Может, кто так и жил, но только не он, Джунаид-хан, бывший хивинский владыка. Бывший. Э-хе-хе!.. Хан! Язык без костей… Наверное, легче на том свете пройти по Сыраду – фантастическому сказочному мосту, ведущему правоверных в рай, чем в этом лживом мире стать ханом, таким титулом овладеть.

Все началось с незабвенного отца, досточтимого Хаджи-бая. Сын благодарен покойному родителю за то, что тот отважился в свое время свершить хадж – паломничество в святую Мекку, удостоился высокого сана хаджи, чем во многом облегчил сыну жизнь, проторил дорогу к сердцам влиятельных духовников, именитых богачей. Для простых же смертных он – сын истинного правоверного, аскета, пожертвовавшего ради ислама своим покоем и здоровьем. С какой стати свершил отец столь далекий путь? Не ради одной славы… Да и не занимала тогда его, Джунаид-хана, отцовская затея. Одно он ощущал весомо, зримо: отцовский хадж помог ему привлечь к себе внимание людей, обрести друзей, знакомых, попутчиков, – пусть временных, но работавших на его популярность. Недаром говорят: пока жив отец, обретай друзей. И он неизменно следовал этому мудрому завету.

Ну а первым ханом в своем роду он стал уже благодаря личной решимости, когда, не дрогнув, убил брата, присвоил его добро… Правда, иные винили его в коварстве, алчности и жестокости… Да что ему, Джунаид-хану, до людских пересудов, которые, подобно амударьинской волне, размывают свои же берега? Зато уже тогда кое-кто стал величать его ханом. Звание сердара тоже далось нелегко: трижды восставал против Исфендиар-хана, прежде чем завоевал славу «борца, освободителя туркмен» от власти этого венценосного сифилитика.

Исфендиар-хан же, чтобы откупиться от этого властолюбивого туркменского бая, решил присвоить ему звание сердара – вождя, военачальника. Трусливый жест хивинского хана лишь разъярил Джунаида, возбудил в нем неуемный аппетит к власти, и он в памятном шестнадцатом году поднял мятеж, именем турецкого султана объявил себя хивинским ханом. Конечно, не без ведома шефов германской разведки. Кто не знал, что Турция, воюя против России, против всех стран Антанты, водила дружбу с Германией… Вылазка Джунаида в Хиве была увесистой оплеухой белому падишаху. В ту пору на помощь Исфендиар-хану пришли казачьи войска русского царя, и Джунаид-сердар, потерпев поражение, ушел в Каракумы, а оттуда в Иран.

Власть! Сладкая и дурманящая… Наконец-то она, как сказочная птица Симург, далась в руки Джунаиду. В январе восемнадцатого с двумя тысячами нукеров Джунаид-сердар вошел в Хиву… Вошел победителем! Богатеи подобострастно вручили ему ключи от города, узбекские баи целовали полы халата, а его конь топтал на мостовых ковры, услужливо выстеленные горожанами. Теперь те же самые казачьи части не стреляли, как прежде, в джунаидовских всадников. А сам полковник Зайцев, став уже белоказачьим, узрел в Джунаид-хане подходящего союзника в борьбе с советской властью, завел с ним дружбу.