Читать книгу "Кавказская слава - Владимир Соболь"

Ермолов сидел на большом полковом барабане, расставив ноги, уперев ладони в мясистые бедра. Рядом с ним стоял Вельяминов. Дальше, среди толпившихся офицеров Валериан увидел Новицкого.

Заметив подъехавшего Мадатова, командующий вскочил и, не дав тому спешиться, облапил, пригнул к себе и расцеловал в щеки:

— Спасибо тебе, спасибо! Любезный ты мой! От всего отряда спасибо! Хорошо ударил, вовремя. Хотя, — он понизил голос, — минут на сорок раньше было бы лучше.

Валериан тут же почувствовал себя виноватым.

— Трудно пришлось, Алексей Петрович. Спустились достаточно быстро, а на подъеме задержались против расчета. Пушки и заряды поднимали исключительно на руках. Все работали, от солдата и до полковника.

— А генерал?

— Генерал? — усмехнулся Мадатов. — Генерал с передовой цепью шел. Несколько постов стояло, пришлось снимать втихую.

— Сам, что ли, резал?

Валериан молча кивнул.

— Считай, Владимир с бантами твой. Офицеров особо отличившихся мне представь. На этот раз говорю — не скупись. Но представления составишь толково. Знаешь армейский наш принцип: сделай хорошо, а напиши еще лучше.

Стоявшие вокруг расхохотались, довольные шуткой.

— Солдатам тоже дам на каждую роту два крестика. Но скажи командирам, чтобы проследили. А то начнет артель сама выбирать, и получат не самые храбрые, но — крикливые. Еще раз спасибо тебе, дорогой. Потерял много?

— Пятеро убитых и раненых, наверно, десяток. Я никого ни в бок, ни вперед не пускал. Сначала артиллерия поработала, а как они побежали, пошли двумя колоннами и гнали штыками перед собой.

— Хорошо, — Ермолов опять опустился на барабан. — У нас здесь немного хуже. Гогниева вот убили, славный был офицер. Считай, хотел в одиночку мост взять.

Валериан стиснул зубы. Теперь он понял, за что укорил его командир: чуть поспешил бы он на обходе, остались бы живы хотя бы некоторые погибшие.

— Впрочем, что же сетовать — на войне как на войне, стреляют, рубят и убивают. Сейчас уже заканчиваем — только разделаемся с домиком этим, и можно отбой трубить.

Валериан присмотрелся. Дальше, саженях в ста, улица поднималась круче, одновременно расширяясь, превращаясь в род площади. Замыкал ее длинный и высокий двухэтажный дом с хорошо различимой галереей, огибающей его по периметру верхнего этажа. Перед домом стояло оцепление. Точнее, лежало, сидело, хоронясь за углами, за развалинами заборов. Каждый солдат нашел себе укрытие, никто не хотел умирать, когда сражение уже выиграно и, в общем, окончено. Орудие, у которого стоял расчет, стояло ниже дома, так, чтобы не попадаться на прямой выстрел.

— Видишь ли, десятка два мошенников самых главных засели за стены и выходить не желают. Людей посылать — жалко. Пушку вот подтащили, но, пока орудие ждали, Алексей Александрович другое придумал. Отправили четырех пионеров, сбили глину, обнажили каркас, сложили костер из соломы. Теперь ждем, когда разгорится.

Над дальней стеной дома уже курился черный дымок. Пламени еще не было видно, но Мадатов легко мог представить, как жадно начнет хрустеть огонь деревянной основой здания. Прочие сакли аула сложены были из камня, эту же строили для знатной и видной фамилии. Теперь же богатство дома обернулась страшной угрозой его немногим защитникам.

Он так и не спустился на землю, остался в седле, оглядывал сверху Ермолова, Вельяминова, других офицеров, спокойно ждущих, пока запылает дом, пока свирепый жар выдавит наружу почерневших от дыма и горя людей. Умом он понимал, что командующий прав, не желая бросать под выстрелы победивших уже солдат. Но сердце его противилось. Он искал другое решение и не находил.

Ермолов заворочался беспокойно, словно почувствовал мысли своего генерала. Повернулся, оглядывая свиту, и поманил пальцем Новицкого:

— Где твой станичник?

Через минуту Атарщиков уже стоял рядом.

— Я слышал, будто бы ты можешь разговаривать с ними… Вроде бы у тебя и друзья разбросаны по всем горам и лесам…

Семен кивнул утвердительно.

— Сходи, попробуй договориться. Скажи — пусть кладут оружие и выходят. Не только вешать не буду, но и всех оставлю в живых. Больше того — обменяю на наших, что как Швецов в ямах у них сидят. Двух лет не пройдет, будут опять разбойничать. Клятв никаких не даю, но слово генерала русской армии твердо. Иди.

Атарщиков передал ружье Новицкому и направился вверх. Он не торопился, шел, словно на казнь, медленно, неохотно, едва ли не волоча ноги. Добравшись до орудия, казак сложил ладони у рта, закричал протяжно и громко…

Абдул-бек сидел у стены, выставив ружье в проем окна, и следил, что происходит с его стороны дома. Один из нукеров прополз по полу и потянул его за ногу:

— Подойди к нему. Он хочет поговорить.

Абдул-бек показал ему на свое место и так же на корточках, забрасывая поочередно ноги, пробрался к перегородке. Ильяс, туго перетянутый по груди побуревшим от крови лоскутом, полулежал, опираясь плечом и затылком. Его ранили, когда русские кинулись второй раз на приступ, потеряли пять человек и отступили. Но и в доме двое упали мертвыми, а нетерпеливый Ильяс выскочил за дверь ударить вдогонку и поймал случайную пулю.

— Я хочу сказать тебе, Абдул-бек. Хочу, чтобы ты взял мою шашку. Это гурда, настоящая гурда. Она поможет тебе забыть слова, сказанные нынешней ночью.

— Кто же вспоминает хмельные слова, когда мужчины сидят с ружьями локоть к локтю!

— Возьми мое оружие, Абдул-бек. Может быть, ты сумеешь уйти от русских.

Абдул-бек хотел ответить, но тут до них донесся крик с улицы.

— Эй, эй! — кричал кто-то невидимый. — Я хочу говорить! Я пойду один, без оружия!

Шагабутдин, голый по пояс, закопченный пороховым дымом, запачканный кровью своей и чужой, с перевязанными предплечьем и лбом, поднялся и похромал к двери. Правая нога его тоже была прострелена, и при каждом шаге боль хватала его за бедро, как разъяренная кошка.

— Подходи! — крикнул он. — Положи ружье, пистолеты! Можешь оставить кинжал, если только он есть у гяура!

— Кто там? — спросил Абдул-бек, разглядывая шашку, подаренную Ильясом.

— Его зовут Семен. Он приходил из-за Терека. Ты тоже знаешь его. Несколько раз он ходил с нами за барантой к кумыкам. Дважды спускались к шекинцам за скакунами.

Шагабутдин подошел к двери, медленно отодвинул створку и стал за ней, прикрываясь от возможной угрозы…

Мадатов видел, что казак, подняв над плечами руки, осторожно идет по улице, останавливается у дома. Когда отворилась дверь, он поднялся по ступенькам, но руки продолжал держать согнутыми в локтях, повернув ладони вперед. Того, кто вышел ему навстречу, Валериан различал очень плохо, горец благоразумно стоял, прикрытый сплоченными досками, но ему показалось, что собеседники давно и хорошо знают друг друга. Они поговорили, потом дверь захлопнулась. Хозяин вернулся в дом, а Атарщиков спустился и пошел вниз по улице. Он опустил руки, бросив их по бокам, и шел прямо, как человек, который уже ничего не боится, даже случайной пули в спину.