Читать книгу "Русская рулетка - Валерий Поволяев"

Он даже нашёл фотоснимок, где был изображён Сердюк — матрос с впалыми, будто всосанными внутрь щеками и глупыми тёмными глазами, дознался, что на зимовке его звали сэром. Сэр Дюк — Сердюк, значит, а его приятель Сорока, тоже матрос, фигура не бог весть что — сэр Гей. Сергей, значит. Этот «сэр» два дня назад скончался в госпитале от стреляных ран, завтра его будут хоронить… Но вот где другой «сэр»?

Не ходить этому «сэру» живым по земле, пока по ней ходит Шведов. Он задумчиво поглядел на небо, словно бы определяя, есть там Бог, или нет, а если есть, то почему он ему не поможет? Ведь Шведов единое дело совершает — за Бога борется, за кровь мстит, ищет предателя! Помоги, Господь!

Помог его величество случай — недаром Шведов считал, что родился под везучей звездой. Переодетый под краскома, перепоясанный ремнями, обутый в надраенные хромовые сапоги, к которым были прилажены маленькие серебряные шпорки, он наткнулся на Мишку, узнал его, сразу же вспомнил, как зовут, и остановился, приветливо улыбаясь:

— Ба-ба-ба, вот так встреча!

— Я вас не знаю, — хмуро сказал Мишка, но всё же задержался около бравого командира, окинул его с головы до ног, остановил взгляд на ордене Красного Знамени, пришпиленном к большому алому банту, восхищённо вытянул губы. — Разве я вас знаю?

— А как же!

— Всё понял, — деловито произнёс Мишка, переходя на «ты». «Ты» для него было степенью доверия. — Ты чекист, верно?

— Вот там мы и виделись!

— Помню, помню! — обрадованно вскричал Мишка. От чека у него остались светлые воспоминания; там давали сахар, а сахар Мишка до чека пробовал только два раза, а когда не было сахара, в чай, сваренный из сушеной морковки, бросали маленькие, схожие с мышиным помётом, скрутки, — это был сахарин. Чай от «помёта» делался сладким. — Вы мне, когда приехали в чека, принесли сахару. Целых два куска, вот таких, — Мишка показал, какой был сахар, — синих! Прочных, как камень.

— Вот видишь, — ещё шире улыбнулся Шведов, — память у тебя превосходная!

— Только ордена я у тебя не видел!

— А тогда я его не носил.

— Я не знал, что у тебя есть орден, — пробормотал Мишка неожиданно недоверчиво, и у Шведова ёкнуло сердце: «А ведь пащенок что-то чувствует — явно чувствует! Не спугнуть бы!»

— Есть, есть орден, и раньше был, — лицо Шведова сделалось добрый, тёплым, — ну ты же знаешь, что в чека не всегда можно носить награды!

— Правильно, когда идёшь на задание — нельзя!

— Вот видишь, какой ты сообразительный, — похвалил Шведов. — Орден — очень приметная деталь, по нему издали могут ударить пулей, — Шведов потрогал пальцами бант. — Это же как мишень. А кому охота ходить с дыркой в теле?

— С дыркой? — Мишка засмеялся. — Ну ладно, пока!

Шведов присел на корточки, передвинул на колени сумку.

— Погоди, Миш, не убегай, у меня тут для тебя есть маленький подарок.

— От деда Мороза?

— От деда Мороза, — бездумно подтвердил Шведов, и Мишка снова засмеялся.

— Какой же летом бывает дед Мороз? — сказал он, и у Шведова немного отлегло на сердце, он понял, что паренёк не убежит. Мишка поверил ему, поверил. «Повери-и-ил» — ликующими молоточками отозвалось что-то в висках — и забилось, забилось. Шведов понял, что Сердюк от него не уйдёт.

— Миша! — строго сказал Шведов. — Дед Мороз, конечно, зимний житель, но летом-то он не умирает, он живёт, понял?

— А где он прячется? Как тебя зовут?

— Дядя Боря, — сказал Шведов, — дядя Боря, а фамилия моя — Рыбаков. Понял?

— Так точно! — по-военному ответил Мишка.

— Летом дед Мороз прячется там, где похолоднее, где снег есть, — на севере, например, у океана, — туда уходит. Вот тебе, — он достал из сумки кусок сахара и узенькую заморскую шоколадку в яркой золотистой обёртке. — Бери!

Шоколада Мишка никогда не видел.

— Это откуда?

— Это английский шоколад, я из Мурманска привёз — интервенты там целый склад оставили. Бери, бери, у меня ещё есть! — Ниточка, что протянулась от Мишки к Шведову, была прочной. Дальше ниточка должна потянуться к Сердюку, это Шведов ощущал каждой своей мышцей, каждой костяшкой. — Ну пойдём, я провожу тебя домой, — сказал он, — я не спешу, время у меня есть, посмотрим, как ты живёшь.

— К нам ваши уже приходили, смотрели.

— И что, остались довольны?

— Да!

«Наши! — хмыкнул про себя Шведов, — вот так наши! С этими “нашими” без стрельбы не разойтись».

— Ты всё по-прежнему с дядей…

— Да, дядя Иван меня и забрал из чека, сказал, что будет отцом.

— Не обижает?

— Что вы, не-а!

— Ну пойдём, — ласково произнёс Шведов, рукой подтолкнул Мишку, — а шоколадку ты съешь. Попробуй, что за вещь.

— Никогда не ел, — признался Мишка, завороженно глядя на яркий брикетик.

— Ты ешь, у меня ещё есть.

Мишка не заставил себя долго упрашивать, развернул шоколад, впился зубами и восхищённо замер. Глаза у него от приятного изумления сделались круглыми, крыжовниково-яркими. Шведов только сейчас заметил, что у Мишки лешачьи глаза, будто он был зачат в лесу, цвет их притеняли длинные, по-девчоночьи изогнутые ресницы: если удастся Мишке вырасти — будет красивым парнем.

«Не удастся», — жёстко отметил Шведов. Спросил:

— Ну и как шоколад?

— Люкс!

— А он и есть люкс, на обёртке видишь, надпись имеется? — Шведов потыкал пальцем в золочёную бумажку, которую Мишка не выпускал из пальцев. — Тут так и написано: «Люкс».

— Я не умею читать, — вздохнув, сообщил Мишка, радость в нём на миг угасла, но этот миг был очень кратким, он не омрачил ни новизны ощущений (воистину в чека работают щедрые добрые дяди, раз в период всемирной голодухи могут доставать шоколад), ни света хорошего дня, ни вообще радости бытия, которое Мишка воспринимал незамутнённым взором, несмотря на прошлое, несмотря ни на что… — Очень хочу научиться, — сказал Мишка, с сожалением посмотрел на золотую обёртку.

— У тебя впереди — жизнь, Михаил, научишься! — сказал ему Шведов, как взрослому.

— Мы почти пришли, — Мишка, согнувшись, нырнул в низкую сырую подворотню.

«Собачья конура, — Шведов привычно оглянулся — не пасёт ли кто. Улица была пуста. — И пахнет мочой дворовых псов. Почему же такая низкая подворотня? Неужто камень так сильно ушёл в землю?» Почва питерская — мягкая, болотистая, дышит опасно, на ней ничто не держится, всё твёрдое, имеющее хоть какой-то вес, ныряет вглубь, в болото опускаются целые дома, колокольни, дворцы и соборы — куда уж тут удержаться тёмной полукрепостной подворотне!

— Вот сюда, дядя Рыбаков! — вынырнув из подворотни, как из тоннеля, Мишка повернул направо.