Читать книгу "Око времени - Стивен Бакстер"

Сжав в руке камень, Дочь распрямила ноги и встала во весь рост. Она прищурилась и всмотрелась вдаль, за равнину, в сторону гор и льдов.

На севере холодало. Новый вулканический остров, возникший посреди Атлантического океана, перегородил Гольфстрим, поток южных вод, на протяжении тысячелетий приносивших аномальное тепло к северу Европы. Утрата Гольфстрима уже сказалась на состоянии сельского хозяйства в таких южных областях планеты, как Вавилония. Теперь должно было стать еще хуже. В этом году осень должна была наступить рано, а в середине зимы над континентами должны были пронестись злые арктические вьюги, за несколько дней они должны были принести столько снега, сколько здесь не выпадало никогда.

На протяжении двух миллионов лет до Разрыва лед то приходил из своих полярных владений, то отступал. Этими сложными циклами управляли тонкие моменты вращения Земли вокруг Солнца. Эта новая планета, Мир, слепленная из фрагментов старой Земли, поначалу вращалась неуверенно, но как только первые колебания миновали, на планете установился новый порядок циклов. И этот порядок в самом скором времени грозил оледенением. Всего за десять лет должны были сформироваться ледяные шапки, а еще через десять лет они сползут так далеко на юг, что накроют собой те места, где когда-то стояли Лондон, Берлин, Нью-Йорк.

После этого должен был настать черед еще более ужасных перемен. Со времени своего образования планета непрерывно остывала, и приток тепла из ее недр создавал течения внутри мантии – слой, на котором лежали и по которому перемещались материки. Теперь же Разрыв вызвал нарушения в подземном климате. Постепенно должен был образоваться новый порядок и там, на огромных глубинах. Сейчас все выглядело так, будто кастрюлю с кипящим варевом не слишком плотно накрыли крышкой.

Под континентами материя мантии начала разбухать и подниматься. Земля никогда не имела формы идеального шара. А теперь на Мире появлялись бугры – так комья грязи налипают на вращающееся колесо. Со временем кора и верхняя мантия должны были отлипнуть от ядра, и тогда деформированной планете придется заново обретать устойчивость, перемещая и удаляя бугры с оси вращения. По мере того как главные континенты будут смещаться к экватору, снова произойдут перемены в направлении океанических течений, уровень моря будет понижаться или повышаться на сотни метров, произойдут сильнейшие изменения климата.

В процессе лепки и обжига Мир и все живущее на планете ожидали трудные времена. Но люди обладали подвижностью и гибкостью мышления. Жители Чикаго уже готовились к массовой эвакуации на юг. Многие сумеют уцелеть.

И обезьянолюди тоже.

Дочь теперь стала другой, не такой, какой была до того, как ею занялось Око. Изучение ее тела и разума предназначалось только для регистрации ее способностей, для определения ее места в громадном спектре возможностей, который представляла собой жизнь на этой голубой планете. Но Дочь была очень юна, а оборудование, с помощью которого ее изучали, было очень древним и работало не настолько совершенно, как в былые времена. Тестирование получилось неловким. Формирующийся разум Дочери получил толчок.

На этой лоскутной планете долгое время будут преобладать люди, в этом не было никаких сомнений. Но даже они не сумеют побороться со льдом. В мятущемся, опасном мире было полным-полно мест для обследования. Полным-полно пространства для существ, наделенных потенциальными способностями. И не было никаких особых причин для того, почему этот потенциал следовало реализовывать точно так, как это происходило прежде. На Мире все могло произойти иначе. Может быть – лучше.

Дочь взвесила на ладони тяжелый камень и смутно представила себе, что можно было бы сделать с его помощью. Она совсем ничего не боялась. Теперь она была властительницей мира, вот только не была так уж уверена в том, чем заняться в следующую минуту.

Но это ничего. Она что-нибудь придумает.

47 Возвращение

Бисеза ахнула и пошатнулась. Она стояла.

Звучала музыка.

Она увидела перед собой стену, на которой красовалось увеличенное изображение невероятно красивого молодого человека, поющего в старомодный микрофон. Невероятно красив. Все правильно. Он был синтезированной звездой, квинтэссенцией страстных воздыханий девчонок на пороге подросткового возраста.

– Боже мой, как он похож на Александра Македонского!

Бисеза не могла отвести глаз от перемещающихся по экрану цветов, от их яркости. Она не осознавала, какими тусклыми были краски Мира.

Софт-стена проговорила:

– Доброе утро, Бисеза. Это сигнал твоего будильника. Внизу накрыт стол к завтраку. Главные новости сегодня…

– Заткнись.

Ее голос прозвучал хрипловато – горло пересохло от пустынной пыли.

– Ясно.

Снова сладко запел синтезированный юноша. Бисеза огляделась по сторонам. Это была ее спальня в ее лондонской квартире. Она казалась такой маленькой и тесной. А кровать – большая, мягкая, аккуратно застеленная.

Она подошла к окну. Ее солдатские ботинки тяжело ступали по ковру и оставляли следы – с них осыпалась красная пыль. Небо было серым, вот-вот должно было встать солнце, из полумрака проступал силуэт лондонского городского пейзажа.

– Стена.

– Бисеза?

– Какой сегодня день?

– Вторник.

– Меня интересует дата.

– А. Девятое июня две тысячи тридцать седьмого года.

День после крушения вертолета.

– Я должна находиться в Афганистане.

Софт-стена кашлянула.

– Я успела привыкнуть к тому, что у тебя частенько меняются планы, Бисеза. Помнится, как-то раз…

– Мам?

Тихий сонный голосок. Бисеза обернулась.

Она стояла на пороге – босая, с голым животом и растрепанными волосами, и терла кулаком глаза. Заспанная восьмилетняя девчушка. На ней была ее любимая пижамка – та самая, с пляшущими героями мультиков. Она не желала с ней расставаться, хотя пижама ей была мала уже на пару размеров.

– Ты не говорила, что приедешь.

Что-то надорвалось в груди у Бисезы. Она бросилась к дочери.

– О Майра… Майра съежилась.

– От тебя как-то пахнет… смешно.

Бисеза в ужасе окинула себя взглядом. В своем оранжевом летном комбинезоне, испачканном, изорванном, покрытом коркой пропитанного потом песка, она смотрелась в квартире из двадцать первого века примерно так же странно, как если бы на ней был космический скафандр.

Она заставила себя улыбнуться.

– Пожалуй, надо мне душ принять. А потом мы позавтракаем, и я тебе все-все расскажу…

Освещенность комнаты немного изменилась. Бисеза повернула голову к окну. Над городом, словно дирижабль, парило Око. Бисеза не смогла бы определить, насколько оно велико, на какой высоте находится.