Читать книгу "Орел-завоеватель - Саймон Скэрроу"

Правда, некоторые ветераны испытывали разочарование в связи с тем, что триноваты сдались без боя и тем самым лишили легионеров возможности разграбить столицу, однако добыча и без того была изрядной. Тысячам пленных бриттов предстояло быть проданными на невольничьих рынках, а определенная доля выручки от этой продажи причиталась каждому легионеру. Но этим дело не ограничивалось.

— Поговаривают, будто император собирается сделать личное денежное пожертвование в пользу армии, — с ухмылкой промолвил Макрон, опустившись на траву рядом с палаткой. Глаза его блестели, ибо перспектива дополнительных выплат из императорской казны не могла не воодушевлять.

— С чего бы это? — спросил Катон.

— А с того, что это лучший способ задобрить армию. А ты как думал? Кроме того, мы заслужили награду. А еще он сумел убедить триноватов выставить побольше выпивки, чтобы после завтрашней церемонии можно было толком отметить успех. Конечно, это будет лишь дрянное кельтское пиво, которое эти туземцы варят невесть из чего… навроде той бурды, которую нам доводилось дуть в Галлии, но в голову и оно ударяет как надо. А потом мы осмотрим местные достопримечательности!

При одной лишь мысли о предстоящей попойке глаза центуриона зажглись, он уже предвкушал, какие она принесет ему радости.

А вот Катон, напротив, малость нервничал. Хмельное юноша переносил плохо, и стоило ему чуток перебрать, он так мучился, что проклинал тот день, когда человек изобрел способ изготовлять опьяняющие напитки. Обычно его рвало, да так, что казалось, будто желудок выворачивается наизнанку, потом приходило болезненное забытье, а пробуждался он с пересохшей глоткой, отвратительным вкусом во рту и пульсирующей от боли головой. Причем такой эффект вызывало даже приличное вино, а если все, что он слышал о туземном пойле, правдиво, то результат обещал быть еще более плачевным. Но избежать попойки можно было лишь одним способом — напроситься на дежурство или в караул.

— А разумно ли затевать попойку, когда Каратак неподалеку? — спросил он.

— Насчет этого можешь не беспокоиться. Пройдет немало времени, прежде чем он снова сможет доставлять нам хлопоты. Кроме того, один из легионов останется на время празднества в боевой готовности. Будем надеяться, что не наш.

— Да, командир, — тихонько промолвил Катон.

— Расслабься, парень! Самое худшее позади. Враг спасается бегством, нас впереди ждет пирушка, и даже погода улучшилась. — Макрон развалился на траве, сцепив руки за головой и смежив от удовольствия веки. — Жизнь хороша, так что радуйся!

Катону и хотелось бы разделить настроение центуриона и других своих сослуживцев, но в отличие от них он не мог чувствовать никакой радости, ибо перед его мысленным взором то и дело представала Лавиния в объятиях надменного и насмешливого трибуна. К середине дня обоз императорской свиты добрался до лагеря, и теперь придворные деловито обустраивались на территории, выделенной им Плавтом. Сознание, что Лавиния здесь, совсем рядом, заставляло сердце юноши биться чаще, но теперь возможность встречи с ней его пугала. Вдруг она скажет ему, что больше не любит его и не желает с ним видеться?

Однако пытка неизвестностью оказалась сильнее страха, и Катон принял решение узнать правду.

Оставив Макрона мирно дремать на солнышке, он заставил себя направиться в сторону роскошных шатров императорской свиты. Каждый шаг стоил ему огромных усилий, а царившее вокруг веселье по контрасту лишь усугубляло его мрачное настроение. Шатер жены легата он отыскал быстро, но вот на то, чтобы собраться с духом и решиться приблизиться к нему, потребовалось время.

У входа в шатер стоял здоровенный раб, которого Катон прежде не видел, а изнутри доносился приглушенный женский щебет. Юноше показалось, что он узнал голос Лавинии.

— Что у тебя за дело? — спросил раб, встав между занавешенным входом и молодым оптионом.

— Личное. Я хочу поговорить с рабыней госпожи Флавии.

— А госпожа знает тебя? — презрительно спросил раб.

— Да. Я ее старый знакомый.

Раб призадумался, не зная, то ли прогнать этого немытого дуралея взашей, то ли все же рискнуть и отвлечь хозяйку от распаковывания вещей.

— Доложи ей, что пришел Катон. И просит разрешения поговорить с Лавинией.

Раб прищурился, помедлил и неохотно обронил:

— Ладно. Подожди здесь.

Раб исчез в шатре, а юноша, ожидая его возвращения, повернулся в сторону лагеря. Когда за спиной послышался шорох, он торопливо обернулся и вместо давешнего раба увидел супругу легата. Она натянуто улыбнулась ему.

— Моя госпожа. — Катон склонил голову.

— Ты в порядке? — спросила Флавия.

— Со мной все прекрасно. — Он поднял руки и повернулся на пятках, надеясь ее позабавить. — Как видишь, моя госпожа.

— Хорошо.

Неловкое молчание, совсем не характерное для обычно приветливой, доброжелательной Флавии, затягивалось, и Катону сделалось не по себе.

— Моя госпожа, могу я поговорить с Лавинией?

Флавия поморщилась и покачала головой.

— А что случилось? С Лавинией все в порядке?

— Да, у нее все в порядке.

Беспокойство Катона ослабло.

— Значит, я могу ее увидеть?

— Нет. Сейчас нет. Ее нет здесь.

— А где я могу найти ее, моя госпожа?

— Я не знаю, Катон.

— Тогда я подожду ее возвращения. То есть если, конечно, ты не против.

Некоторое время Флавия молчала. Потом вместо ответа она заглянула ему в глаза и спросила:

— Катон, ты ведь ценишь мое мнение, как и раньше?

— Конечно, моя госпожа.

— Тогда забудь Лавинию. Забудь ее, Катон. Она не для тебя. Нет! Дай мне закончить. — Она подняла руку, чтобы пресечь его возражения. — Катон, ты заслуживаешь лучшего. Лавиния тебе не пара. В последнее время ее отношение к тебе изменилось. У нее… более высокие амбиции.

Катон отпрянул от Флавии, и она с огорчением увидела, что его молодое лицо перекосилось от боли.

— Почему ты прямо не назвала Вителлия, моя госпожа? — спросил он дрожащим голосом. — Почему?

— Ради твоего же блага, Катон. Поверь, я не хотела без нужды причинять тебе боль.

— Где Лавиния?

— Я не могу сказать тебе.

Катон, впрочем, и сам мог без труда догадаться, куда подевалась его возлюбленная. Несколько мгновений он боролся с собой, о чем красноречиво говорили перекатывавшиеся желваки на щеках, потом неожиданно сжал кулаки, повернулся и зашагал прочь от шатра.

— Катон!

Флавия сделала несколько шагов вслед за ним, потом, задержав вскинутую было руку, остановилась и печальным взглядом проводила понурого худощавого юношу, судорожно сжатые кулаки которого выдавали душевную муку. Супруга легата, которая по сути и свела молодого человека с девушкой, поставив их чувства на службу своим политическим целям, теперь мучилась сознанием собственной вины. Разумеется, она находила оправдание своим поступкам, но ей трудно было равнодушно мириться с тем, во что они подчас обходились окружающим ее людям.