Читать книгу "Черные тузы - Андрей Троицкий"

Трегубович, не вставая со стула, пошарил по внутренним карманам распахнутой куртки, вытащил паспорт с вложенным в него билетом на поезд, протянул паспорт милиционеру. Ложкин раскрыл документ, убедился, что фотография в паспорте не переклеена, внимательно глянул в лицо Трегубовича.

– У меня ещё есть удостоверение на медаль за спасение на пожаре, – сказал Трегубович. – Два гора назад старуху из огня вынес. На этих вот руках. Меня награждали в торжественной обстановке. С цветами, с оркестром. Правда, та старуха вскоре после спасения умерла от воспаления легких. Но медаль-то я получил. Показать удостоверение?

– Не надо показывать.

Ложкин покачал головой, вернул паспорт его владельцу и пальцем показал на темную спортивную сумку, лежавшую под столом у ног Трегубовича.

– Откройте сумку.

– Сумку? – переспросил Трегубович, стараясь выгадать минуту, сообразить, что делать дальше.

– Откройте сумку, – повторил Ложкин.

– Я не могу открывать сумку, – сказал Трегубович, так ничего и не придумав.

Он тут же пожалел о своих словах: нужно было сразу заявить, что эта сумка вовсе не его, а чужая, лежит здесь себе под столом, видно, забыл кто из посетителей буфета. Но что-то переигрывать было уже поздно.

– Я не могу открыть сумку, – повторил он. – Там личные вещи, сугубо личные, даже интимные. Очень интимные.

Валентин, вертел головой, осоловело глядя то на пришлых бесцеремонных милиционеров, то на своего нового знакомого, раздумывая, как бы половчее, поубедительнее за него заступиться.

– Тогда бери сумку и пошли с нами, – Ложкин сурово сжал губы.

– Куда я пойду, у меня поезд скоро? – жалобно залепетал Трегубович. – Билет ведь пропадет. Он сколько денег стоит, билет-то. Лучше здесь смотрите, там в сумке нет ничего. Трусы жене купил, ещё теще купил… Спортивный костюм. Она у меня такая, теща-то… Она у меня того, спортом увлекается. Только спортом, больше ничем. Костюм просила, а я купил. Господи, смотрите. Что мне, жалко? Смотрите, пожалуйста.

Он наклонился над сумкой, дернул на себя застежку «молнии» и, выхватив пистолет, выпрыгнул из-под стола, направил ствол в грудь мгновенно растерявшегося лейтенанта. Трегубович не произнес ни слова, но его глаза сказами милиционерам все. Лейтенант, а за ним и сержант медленно подняли кверху ладони.

Трегубович, толкнув плечом попавшегося на дороге мужика, выскочил из буфета, услышав, как за его спиной раздались громкие голоса, зазвенело стекло в дверях. Он добежал до зала ожидания, метнулся к дверям, ведущим на перрон. Он несся, размахивая пистолетом, выставив вперед голову, быстро, как только мог, перебирая ногами. Нужно выбежать из здания вокзала, домчаться до конца платформы, спрыгнуть на рельсы, а там начнутся склады, заборы, хозяйственные постройки, среди них будет не трудно оторваться от погони, потеряться, спрятаться. Люди расступались, шарахались в стороны, освобождая дорогу бегущему человеку. Он не добежал десяти метров до дверей, сделал крутой разворот. С перрона навстречу Трегубовичу уже спешил другой патруль, три милиционера, знаки различия которых он не успел разглядеть.

Можно ещё попробовать добежать до вокзальной площади, затеряться в толпе. Но шансов мало, по рации лейтенант наверняка связался с другими патрулями. Не успев додумать мысль, Трегубович натолкнулся ногами на тележку, упал, больно задев плечом поручни деревянной скамьи, в падении выпустил из рук пистолет. Сев на полу, он поискал пистолет глазами, низко нагнулся, но ничего не увидев в темноте под скамейками, снова вскочил на ноги и помчался к темноватому коридору, ведущему в мужской туалет. Трегубович раскрыл дверь, едва не сшиб с ног какого-то деда, не на месте застегивающего брюки.

Ничего. Время у него ещё есть, в запасе как минимум минуты две, а то и три. Время есть. Трегубович забрался ногами на батарею отопления, держась за подоконник правой рукой, натянул перчатку на левую руку, отвернул голову в сторону, размахнулся и врезал кулаком по закрашенному белым масло стеклу. По кафельному полу запрыгали, зазвенели острые осколки. Трегубович повернул голову и увидел, что окно с наружной стороны забрано металлическими прутьями решетки. Он, что есть силы, дернул за ближний прут, но не сдвинул его. Выругавшись, Трегубович спрыгнул с батареи на пол, стянул с руки кожаную перчатку, увидел слабый порез на запястье, из которого сочился тонкий кровавый ручеек.

Плохо соображая, что делать дальше, он подбежал к кабинкам, распахнул фанерную дверь крайнего углового туалета, закрылся изнутри на щеколду. Выхода не было. Трегубович прижал голову к кафелю стены, постоял несколько секунд, переводя дыхание и, забравшись ногами на унитаз, скрючился в три погибели. Он плюнул на ладонь правой руки и начал стирать с неё записанный жирной шариковой ручкой номер ячейки камеры хранения, где оставил сумку-холодильник с головой Марьясова, и номер её кода. Цифры чуть поблекли, но совсем не пропали. Снаружи послышались какие-то шумы, топот ног, чьи-то голоса.

– Бросай оружие, руки вверх и выходи.

Трегубович узнал голос милицейского лейтенанта.

– Поцелуй в задницу дохлую корову, – заорал Трегубович. – Сам иди сюда, сука поганая. Подходите, твари, у меня патронов на всех хватит. На всех патронов хватит.

Он спрыгнул на пол с унитаза, сжал голые кулаки. Слезы бессилия закипали на глазах. Другая жизнь, большая настоящая жизнь, осталась за порогом вокзального сортира, за пределами фанерной кабинки. Но что толку теперь перетряхивать эту прошлую, траченную молью жизнь. К черту её, эту жизнь.

– Бросай оружие и выходи. Или буду стрелять.

– Заткнись, – заорал Трегубович. – Сукин сын. Выкидыш вокзальной потаскухи.

Он матерно заругался, плюнул на ладонь, в ожесточении начал тереть её кончиками пальцев. Но цифры не исчезли. Он слышал звон битого стекла под сапогами милиционеров, слышал смачный металлический щелчок автоматного затвора, звук, который ни с каким другим не спутаешь. Не успеть, цифры не сотрутся – и черт с ними. Трегубович до боли в суставах сжал кулаки, затряс ими перед собой.

– Меня на тьфу не возьмешь, – крикнул он. – Подходите, суки, каждый по пуле получит. Каждому менту поганому в лобешник. Ну, добровольцы, мать вашу… Давай… Подходи… Твари…

– Последний раз предупреждаю. Бросай оружие. Или открываю огонь.

– Пошел ты, ублюдок, мразь…

Короткая автоматная очередь в щепки разнесла, расщепила тонкую фанерную дверцу туалетной кабинки. Трегубович с пулей в правом глазу умер ещё до того, как, поджав под себя ноги, рухнул на грязный истоптанный пол возле унитаза.

Глава тридцать вторая

Черный лимузин затормозил и остановился у кромки тротуара. Аверинцев, перебросил спортивную сумку из руки в руку, перешагнул глубокую лужу. Открыв заднюю дверцу, он залез в салон и поздоровался с Балашовым. Банкир, видимо, не распложенный к долгому разговору, сухо кивнул, но руки протягивать не стал. Машина тронулась с места, плавно набрала скорость.