Читать книгу "Последний самурай - Хелен Девитт"

Я так понял, он не хочет говорить про Западное Папуа.

Я боялся, что в любую минуту он меня выгонит, поэтому цапнул еще пару блинчиков и круассан и дипломатично поинтересовался:

Ваш отец тоже исповедовал ислам? Я видел у вас Коран XI века и сделал вывод, что вы мусульманин.

Он сказал: Нет, он не исповедовал, но касательно меня варианты даже не рассматривались. Оцени обстановку с позиции моей матери. Она задавленная школьница, питается какой-то бурдой, носит неприглядную форму, вращается исключительно в женском обществе, которое облачено в такие же унылые наряды и увлеченно предвкушает разве только школьную постановку «Береники»[140]; но тут мать продает распятие и — абракадабра! выигрывает сотни тысяч франков, объедается деликатесами, покупает шикарную одежду, а у ног ее — красивый и обаятельный венгр. Не бывает Божьих посланий внятнее.

Я сказал: Это отсюда совершенно не следует. Если бы существовало божество, оно едва ли общалось бы посредством череды событий, которые вполне могли оказаться и чистыми совпадениями, и с другой стороны, череда событий, которые могли случиться в результате чистого совпадения, едва ли может рассматриваться как доказательство воли или же существования божества.

Он сказал: И вовсе нет. Ты просто не понял. Я не философ, не теолог и не знаю, чего ищут в неопровержимом послании с небес; вопрос лишь в том, что способно убедить 17-летнюю азартную девчонку, и всевидящий всезнающий Господь, естественно, не стал тратить время, внедряя силлогизмы в сознание существа, которое подыхает со скуки после 10 минут итальянского.

Я сказал: Но если Господь только что выступил за ислам, почему она вышла за вашего отца?

Но они же были влюблены по уши, сказал он. Таким тоном, будто глупее вопроса в жизни не слыхал.

Он засмеялся. И вообще, венгр был элементом послания — значит, очевидно, такова воля Господня.

Мне понравился этот образчик логики, но я порадовался, что его не слышит Сибилла.

Он сказал: Смейся-смейся, ты все равно ничего не понял. Суть в том, что она увидела, чего хочет Господь, и, как любая благочестивая dévote[141], поступила так, потому что Он этого хотел. Она разглядела, в чем ее удача. Не ей с этим спорить, и не моему отцу. Ты думаешь, это пустяки, я же вижу, но, если б ты выкручивался столько же, сколько выкручивался я, защищаясь всего-то дипломатическим иммунитетом, который выдумал пять минут назад, ты бы ценил удачу гораздо выше всех и всяческих аргументов.

Я по-прежнему не хотел, чтоб он меня выгнал, положил на тарелку еще пару плюшек, тактично сменил тему и спросил:

А как вам «Семь самураев»?

И он сказал:

Кошмарное кино. Кошмарное.

А я сказал:

Но это же гениальная работа.

Он зажег еще одну сигарету и поднес ее к губам со всем изяществом денди эпохи Мэйдзи. Он сказал: И ровно поэтому у меня претензии к этой кошмарной работе.

Он сказал: Я тогда учился в университете и ухаживал за очень красивой, очень серьезной девушкой. Я уломал ее со мной встретиться, но она училась очень серьезно и отставить учебу могла только ради занятий еще серьезнее. В «Фениксе» шли «Семь самураев» — вечерний сеанс, один-единственный, и она предложила пойти туда.

Вообрази мое затруднение! В тот вечер было собрание университетского бридж-клуба, и я клятвенно обещал партнеру, что приду. Он первоклассный игрок, но очень вспыльчивый, и положение наше было деликатно — все тогда помешались на сносе по кругу, и Джереми хотел отдать дань моде, разработал дьявольски сложную систему, которая и предстояла нам, если мне не удастся как-нибудь его отговорить. Иными словами, не придумаешь хуже момента его рассердить или бросить одного на растерзание клубным дуракам, питавшим склонность к этой проклятой системе.

Но такого шанса могло больше и не выпасть, а я гонялся за девушкой которую неделю. Она, видишь ли, не желала относиться ко мне всерьез, а если она не относилась к тебе всерьез, она вообще к тебе не относилась.

В общем, я понимал, что даю маху, и в великой системе мироздания бридж дороже сердцу моему, нежели эта несчастная девчонка, но все равно согласился. Мы пошли на «Семь самураев». И едва началось кино, я понял, что совершил ужасную ошибку.

На экране возникали черно-белые сцены крестьянских невзгод, а на них накладывались ужасающие видения страшных последствий сноса. Перед глазами мелькали рука за рукой — карты из кошмаров, наши оппоненты при минорных контрактах заказывают шлемы контра реконтра и в зоне — недобранные взятки текут к ним изумительной рекой, а где же я накануне катастрофы? Играю на скрипочке, пока горит Рим.

Но положение уже не исправить, так что можно посмотреть кино и порадоваться жизни.

На секунду обрати мысленный взор к этому фильму. Выяви, если ты в состоянии, удобный момент для того, чтобы обнять и поцеловать спутницу. Не можешь? Вот и я не мог. За полчаса удобного момента не представилось, я выбрал неудобный и получил нагоняй. Мне не на что было отвлечься, и мысли мои в обостренном предчувствии дурного вернулись к партнеру, каковой в эту самую минуту внимал пагубным еретическим речам, что срывались с губ наших одноклубников. Прекрасное девичье лицо восхищенно взирало на экран.

К невыразимому огорчению своему, я понял, что для ее удовольствия нынешним вечером решительно избыточен; радости мне от всего этого столько, что лучше бы я провел вечер с пользой, вытрясая дурь из головы партнера. Собственно говоря, я вполне мог отправиться в бридж-клуб, уйти чуть пораньше и встретиться с девушкой после кино.

И однако я был взаперти, а кино неумолимо ползло себе дальше.

Потом оно все-таки закончилось. Я проводил девушку до ее колледжа. Она была задумчива, молчалива; я лишился дара речи.

Вообрази мое затруднение! Фильм изображал отряд побитых жизнью воинов — они сражаются, а многие доблестно погибают среди лишений и убожества. Я не мог не сознавать, что в сравнении с ними предстаю не слишком героической фигурой, — и как мог я надеяться, что эта девушка, вот именно эта девушка отвернется от героизма и оборотит лик свой к моей легкомысленной личности? Не забывай к тому же, что романтические сцены в фильме представлены весьма искусственно, неприятно — я прекрасно понимал, что сейчас девушка видит себя через бесстрастный объектив Куросавы, а не моими ослепленными глазами.

Мы дошли до ее колледжа. Она сказала, что хочет подумать про фильм. Мы поцеловались и расстались.

Полнейшее фиаско — и сколь дорого мне пришлось заплатить! Джереми почти со мной не разговаривал. Дулся две недели — я никак не мог его умилостивить. Я по природе оптимистичный игрок: пред лицом этого хладного неодобрения оптимизм мой увял, и играли мы средненько. Наконец это стало невыносимо. Вопреки доводам рассудка, я был вынужден согласиться на его чокнутую систему сноса. Результат вышел предсказуемый. Мы были третьими в национальном турнире, хотя могли стать первыми, а все из-за того, что я потратил вечер на это гнусное кино.