Читать книгу "Человек без собаки - Хокан Нессер"

— Из Чимлинге.

— О чем ты говоришь?

— Баротти? Или как его?

Она вспомнила:

— А, тот самый… Да, что-то похожее… почему он тебе пришел на ум?

Он сбросил полотенце. Эрекция безупречна.

— А ты с ним больше не разговаривала?

— Нет… с какого боку…

Он залезает под одеяло и кладет руку ей на бедро.

— Тебя спрашивал какой-то мужчина, и мне показалось, что это он, Баротти. Ты же знаешь. Я узнаю голоса с одного слога.

— С чего бы ему сюда звонить? Я хочу сказать… ведь уже год прошел…

— А вот этого я не знаю, — медленно произносит Якоб Вильниус. — Не знаю, почему он звонил. Но он хотел поговорить именно с тобой. Не со мной.

— Со мной?

— Да.

— И не представился?

— Нет.

— Не понимаю… ничего же не произошло…

— Как, например?

Он гладит ее по заду и осторожно раздвигает ягодицы.

— Ничего же не изменилось… хочешь, чтобы я погасила свет?

— Нет… сегодня нет. Мне хочется на тебя посмотреть… но он больше не звонил, этот Барботти, или как его там?

— Нет.

— Обязательно скажешь мне, если он будет звонить.

— Само собой.

— И я не хочу, чтобы ты про это забыла.

— Обещаю, что не забуду.

— Хорошо… погаси свет. Я передумал.

Она гасит свет, покорно встает на четвереньки и смотрит в окно. Снег уже не идет, а в бездонном черном небе сияют крупные равнодушные звезды.

Глава 38

Не успел Кристофер сесть в автобус, в кармане задергался мобильник.

Это отец.

— Как у вас со снегом?

— Спасибо, много.

Поговорили немного о работе. Если Кристофер захочет пойти по отцовской линии, очень хорошо, что он начинает постигать профессию с самых азов.

— А может быть, у тебя другие планы? — спросил Лейф.

Кристофер честно сказал, что пока у него вообще никаких планов нет.

— Когда ты собираешься домой?

— В субботу. Поезд идет, по-моему, утром. Я позвоню.

— Деньги на билет есть?

— Хватит.

— А на мобильнике деньги остались?

— Немного есть.

— О’кей. Позвони, я встречу тебя на вокзале. Вечером в субботу?

— Вечером в субботу.

— Привет Берит и Ингегерд.

Пообещав всем передать привет, Кристофер повесил трубку.

Реальность… а что такое, собственно говоря, реальность? Почему-то, говоря с отцом, он думал именно об этом: что такое реальность. Посмотрел в мутное окно автобуса — снег перестал, повсюду сновали снегоочистители, маленькие, большие и огромные. Кристоферу казалось, что этот невиданный снегопад как-то соотносится с его планом. Белый мир. Еще несколько дней назад этого белого мира не было, а теперь он есть. Это новая реальность, и в эту-то новую, другую реальность его план вписывается как нельзя лучше. Потом, когда все будет позади, мир вновь примет привычные очертания. Все как всегда. Все как у всех. Наконец-то.

Когда он отомстит за брата, можно будет думать о будущем. Уже почти год он жил в странном, причудливом тумане, состоящем из неизвестности и вопросительных знаков. Из вопросов без ответов. Похоже на сон наяву; знаешь, что сон, а проснуться невозможно. Он утратил контакт со своей собственной реальной жизнью, запустил школу, потерял друзей — а в седьмом у них была такая славная компания. От семьи остались одни осколки. Он курит как сапожник, и напивается как минимум раз в неделю… но все когда-то кончается. Кристофер понял это только сейчас. У всего есть граница, и он подойдет к этой границе, когда покончит с убийцей брата.

Ему казалось, что его поступками управляет невидимая рука… это, наверное, какой-то режиссер: он следит, чтобы все, что должно случиться по ходу пьесы, непременно случилось.

Например, этот режиссер подсказал бабушке ее бессвязный монолог на похоронах. Монолог, обращенный именно к нему, Кристоферу… потом он явился на телевидение и запустил именно этот фильм, с фамилией Олле Римборг в титрах, и он же заставил Кристофера набраться смелости и позвонить своей тетке.

И этот же неведомый режиссер внушил папе Лейфу отправить его на практику в Упсалу.

Мысли бежали, словно по накатанной тропинке, с такой скоростью, что у Кристофера даже слегка закружилась голова. Он огляделся. Невыспавшиеся, угрюмые люди, белые горы за окном, урчание мотора, повороты… мелкий, банальный утренний сюжет, но он перекрывался другим сюжетом, куда крупнее и куда важнее. Длинная цепь событий, одно влечет за собой другое, и если ты принял эти условия, нельзя отступать. Даже остановиться невозможно… и вдруг, сидя в с трудом пробивающемся по запруженной машинами Кунгсгатан автобусе, Кристофер с мгновенной ясностью осознал, что именно это и есть жизнь. Это и есть основная модель — что происходит, то происходит, и важно понять, что именно и в какой момент ты должен сделать. Изменить ничего нельзя. Можно приспособиться.

И когда он, опоздав на двадцать минут, бежал по галерее, впервые за много дней он услышал голос Хенрика:

— Очень хорошо, братишка.

Голос звучал как бы издалека и очень серьезно. Очень, очень серьезно.

— Очень хорошо. Ты начинаешь кое-что понимать.

— Я в Стокгольме по другим делам, но хотел бы воспользоваться случаем и поговорить.

Он заранее придумал вступительную фразу — она должна прозвучать легко и в то же время значительно.

Не слишком значительно. Но и не легкомысленно. Легко, но не легкомысленно.

Он слышал ее дыхание или, может быть, воображал, что слышит. Растерялась она, что ли…

— Не понимаю… вы по-прежнему занимаетесь этим делом?

— Разумеется. Мы не закрываем следствие, пока не выясним, что произошло.

— Но…

— Я слушаю.

— У вас появились новые данные?

— Трудно сказать… во всяком случае, я был бы благодарен, если бы вы согласились со мной поговорить. В пятницу или в субботу. Много времени разговор не займет. Час, не больше.

— Может быть, достаточно телефона?

— Нет, лучше встретиться.

Что-то такое… Он почувствовал, как в нем поднялась волна азарта. Она чего-то боится. Будь я проклят, если это не так.

Она помолчала.

— Думаю… думаю завтра после ланча мы могли бы… а где?

Повторный визит на виллу в Старом Эншеде вовсе не входил в его планы, поэтому он мысленно ее поблагодарил.