Читать книгу "Чужестранка. Книга 2. Битва за любовь [= Чужеземец. Запах серы ] - Диана Гэблдон"

Голос звучал горьким чувством, руки он безвольно опустил на колени.

— Я должен был добиться, чтобы Рэндолл убил меня, но я этого не сделал. У меня не оставалось смысла жить, но я не посмел умереть. — Голос дрогнул, и говорил он теперь так тихо, что я с трудом разбирала слова. — И я знал, что увижу тебя в последний раз… чтобы сказать тебе… но… Клэр, любимая… о любимая моя!

Он взял подушку и прижал к себе, как бы защищаясь; опустил на нее голову, собираясь с силами.

— Когда ты оставила меня там, в Уэнтуорте и ушла, Клэр… — заговорил он негромко и не поднимая головы, — я слушал твои шаги на каменных плитах и твердил себе, что стану думать о тебе. Вспоминать тебя, запах твоей кожи и твоих волос, прикосновение твоих губ к моим. Я хотел думать о тебе, пока дверь не отворится снова. Я решил думать о тебе наутро, когда встану у виселицы, чтобы сохранить присутствие духа. Но я решил не думать о тебе с того момента, как дверь отворится снова, и до той минуты, как меня поведут на казнь. Вообще не думать ни о чем…

Он рассказал мне, как сидел в ожидании в маленькой комнате в подземелье тюрьмы. Когда дверь отворилась, он поднял глаза, чтобы увидеть — что? Всего лишь человека, изящно сложенного, красивого и немного растрепанного, в порванной полотняной рубашке. Человек остановился у двери, прислонился к ней и смотрел на него.

Через минуту Рэндолл пересек комнату, не говоря ни слова, и остановился рядом с Джейми. Одну руку положил Джейми на шею, а другой рукой выдернул гвоздь, которым была прибита к столу ладонь Джейми. От боли Джейми едва не лишился сознания. На столе перед ним появился стакан с бренди, твердая рука поддержала ему голову, и Рэндолл помог ему выпить содержимое стакана.

— Потом он взял мое лицо в свои ладони и слизнул капли бренди с моих губ. Я хотел отклонить голову, но вспомнил, что дал слово, и не двинулся.

Рэндолл подержал еще некоторое время в своих ладонях лицо Джейми, испытующе глядя ему в глаза, потом отпустил его и уселся перед ним на столе.

— Так он сидел немного, ничего не говоря, только покачивал ногой из стороны в сторону. Я не имел представления, чего он хочет, да и не намерен был строить предположения. Я устал, мне было дурно от боли в руке. Чуть погодя я просто опустил голову на руки и отвернулся. — С тяжелым вздохом Джейми продолжал: — Скоро я почувствовал его руку на голове, но не пошевелился. Он гладил меня по волосам, очень ласково. В комнате слышно было только его хриплое дыхание да потрескивание жаровни… и, по-моему, я на какое-то время уснул.

Когда Джейми очнулся, Рэндолл стоял перед ним. «Вы чувствуете себя лучше?» — спросил он вежливо и даже любезно. Джейми молча кивнул и поднялся. Рэндолл, оберегая его раненую руку, подвел Джейми к постели.

— Я дал слово не сопротивляться, но я не собирался ему помогать и просто стоял на месте как деревянный. Я думал, что позволю ему делать все, как он захочет, но не стану сам принимать в этом участия, сохраню дистанцию между ним и собою — по крайней мере мысленно…

Рэндолл усмехнулся и дернул Джейми за больную руку — достаточно сильно для того, чтобы тот повалился на постель от внезапного приступа боли. Рэндолл опустился перед постелью на колени и в несколько считанных мгновений доказал Джейми, что его представление о дистанции иллюзорно…

— Он… он сказал мне, что я восхитителен, — говорил Джейми, не глядя на меня и с неимоверным, напряжением вцепившись пальцами здоровой руки в край кровати.

Я хотела остановить его, сказать ему, что нет нужды продолжать, что он не должен продолжать, но вместо этого крепко сжала губы и стиснула одну руку другой, чтобы не дотрагиваться до него.

И он поведал мне все остальное: о медленном, с наслаждением, избиении плетью, перемежаемом поцелуями; о невыносимой боли от ожогов, которая выводила его из бессознательного состояния для новых мук и унижений… Он рассказал все, запинаясь, порой со слезами, рассказал больше, чем я, казалось, могла перенести, но я перенесла и слушала его молча, как исповедник.

— Клэр, я не хотел думать о тебе… вот так, нагой, беспомощный, униженный… вспоминать, как я любил тебя. Это было бы равно богохульству. Я хотел вычеркнуть тебя из своего сознания и… просто существовать, сколько выдержу. Но он этого не допустил. — Влага выступила у Джейми на щеках, но он сейчас не плакал. — Он разговаривал со мной. Он все время разговаривал. Иногда это были угрозы, иногда — любовные слова, но часто он говорил о тебе.

— Обо мне? — После долгого молчания голос мой прозвучал словно хриплое карканье.

Джейми только кивнул, снова опустив глаза на подушку.

— Да, — помолчав минуту, заговорил он. — Он чудовищно ревновал к тебе, ты же понимаешь.

Нет, мне это не было понятно.

— О да. — Он кивнул еще раз. — Лаская меня, он спрашивал: «А она ласкала тебя так?» — Голос у Джейми дрогнул. — Я не отвечал ему, я не мог бы ответить, И тогда он спрашивал, что, по-моему, почувствовала бы ты, увидев, как я… как я… — Он крепко прикусил губу, не в силах говорить дальше.

— И так все время, — справившись с собой, продолжал он, — он как бы держал тебя возле меня. Я боролся, всем своим разумом я боролся с этим наваждением… я пытался отключить разум от тела, но боль пронизывала меня, снова и снова, она была выше того барьера, который я мог преодолеть. Я боролся, Клэр, о, я сражался жестоко, но… — Он опустил голову на руки, уперся кончиками пальцев в виски, внезапно заговорил опять: — Я понимаю, почему юный Алекс Макгрегор повесился. Я сделал бы то же самое, если бы не страшился совершить смертный грех.

Наступило молчание. Совершенно механически я обратила внимание на то, что подушка у Джейми совершенно мокрая, и хотела ее сменить. Он медленно-медленно покачал головой, глядя куда-то вниз, себе под ноги.

— Все это остается со мной, Клэр. Я не могу думать о тебе, я не могу поцеловать тебя или взять за руку, чтобы не испытывать надвигающиеся на меня страх, боль и дурноту. Я лежу здесь и чувствую, что умираю без тебя, без твоих прикосновений, но, едва ты касаешься меня, мне начинает казаться, что у меня вот-вот начнется рвота от стыда и отвращения к себе. Я даже не в силах смотреть на тебя без… — Он уперся лбом в сжатый кулак здоровой руки. — Клэр, я хочу, чтобы ты оставила меня. Возвращайся в Шотландию, подымись на Крэг-на-Дун. Вернись на родину, к своему… мужу. Мурта тебя отвезет, я ему велел.

Он умолк. Я сидела неподвижно. Но вот он поднял голову и заговорил с решимостью и простотой отчаяния:

— Я буду любить тебя всю оставшуюся жизнь, но я больше не могу быть твоим мужем. А никем другим для тебя я быть не хочу. — Он стиснул челюсти. — Клэр, я так хочу тебя, что у меня даже кости содрогаются, но, да поможет мне Господь, я страшусь дотронуться до тебя!

Я хотела подойти к нему, но он остановил меня движением руки. Внутренняя борьба исказила лицо, голос звучал глухо, задушевно:

— Клэр, пожалуйста! Уезжай! А сейчас уйди, прошу тебя. Мне будет очень плохо, я не хочу, чтобы ты это видела. Пожалуйста!