Читать книгу "Американские трагедии. Хроники подлинных уголовных расследований XIX–XX столетий. Книга V - Алексей Ракитин"

опять-таки, с целью однозначно зафиксировать ответы Литтлфилда в судебной стенограмме, — но не вдаваться в детали и уж точно не упоминать никаких фамилий. [Разбор этих версий, связанных с новыми свидетелями, следовало оставить на вторую половину судебного процесса, когда защита получили бы право озвучить собственную точку зрения на суть произошедших в Медицинском колледже событий].

Вместо этого адвокаты провели допрос совершенно беззубо, продемонстрировав свою полнейшую беспомощность. Так проводить перекрёстные допросы, конечно же, нельзя! Защитники не задали ни одного по-настоящему острого вопроса, не высказали ни единого довода, способного побудить членов жюри присяжных усомниться в той версии событий, которую излагал главный свидетель обвинения. Адвокаты показали себя совершенно беспомощными в профессиональном отношении.

Именно по этой причине все журналисты, непосредственно наблюдавшие за ходом суда, охарактеризовали весьма продолжительные по времени и детальные по содержанию показания Литтлфилда как «почти безукоризненные». Свидетельствовать в суде на протяжении многих часов очень сложно — это тяжёлое испытание как в эмоциональном, так и в физическом отношении — и тем примечательнее представляется успех Литтлфилда. Этот малограмотный человек с честью преодолел выпавшее на его долю испытание, и два умных, прекрасно образованных и деятельных джентльмена не сумели сломать «его игру». Хотя — автор ещё раз подчеркнёт высказанную ранее мысль — кажется почти несомненным, что Литтлфилд в своих показаниях был довольно далёк от истины и сильно приукрашивал свою роль во всей этой истории. И опытные адвокаты просто обязаны были вывести его на чистую воду или, как минимум, продемонстрировать присяжным заседателям нелогичность и неправдоподобность некоторых важных утверждений свидетеля.

Закончив с Литтлфтилдом, обвинение получило возможность двигаться далее.

Для дачи показаний был вызван Эндрик Фостер (Andrick A. Foster), торговец продуктами, работавший с семьёй обвиняемого. Свидетель лаконично рассказал, что доставил индейку Литтлфилду 27 ноября между 15:30 и 16 часами и в тот же день отвёз сладкий картофель в Кембридж для Уэбстера. Это был единый заказ, оплаченный профессором. День заказа и доставки не совпадали. Все эти детали ничего не доказывали и ни на что не влияли. Перекрёстному допросу Фостер не подвергался.

Затем свидетельское кресло было предложено занять Кэролайн Литтлфилд (Caroline M. Littlefield), жене уборщика, покинувшего это место буквально 10-ю минутами ранее. Защита тут же заявила протест против допроса, мотивируя это тем, что женщина находится в родственной связи со свидетелем и осведомлена о событиях из его рассказов, а потому не может быть объективна.

Судья Шоу протест отклонил и предложил свидетельнице сообщить о том, что ей известно по существу дела.

Кэролайн Литтлфилд рассказала о том, что двери в помещения профессора Уэбстера, начиная с 23 ноября, всё время оставались закрытыми, и это выглядело очень странным и необычным, поскольку препятствовало исполнению Кэролайн своих служебных обязанностей. Женщина помогала мужу, числившемуся официально уборщиком, и постоянно исполняла разного рода мелкие поручения. В пятницу 23 ноября сам же профессор Уэбстер попросил её принести в химическую лабораторию воду, но она не смогла это сделать ввиду того, что, начиная со второй половины дня, и в последующие дни все двери в помещения Уэбстера оставались заперты. В среду курьер из Кембриджа принёс профессору холщовую сумку и коробку. В сумке находилась виноградная лоза, а что находилось в коробке, свидетельница не знала. Поскольку в помещения профессора Уэбстера невозможно было попасть, курьеру пришлось оставить свой груз под дверью.

Продолжая своё повествование, женщина рассказала суду о том, что действительно стояла «на стрёме», когда её муж разбирал стену в подвале в пятницу 30 ноября. Именно в тот день доктор Уэбстер и забрал посылку, принесённую курьером в среду [т. е. холщовую сумку с виноградной лозой и коробку].

После этого Кэролайн взялась рассказывать о поведении обвиняемого поздним вечером 30 ноября, когда его доставили в колледж для того, чтобы присутствовать при обыске химлаборатории и примыкающих помещений. Защита немедля заявила повторный протест, совершенно справедливо указав на то, что свидетельница не присутствовала при тех событиях, о которых намеревается рассказать, и делает своё заявление с чужих слов. Нельзя не отметить того, что адвокат Сойер был совершенно прав, и ни один объективный суд не счёл бы возможным заслушивать свидетеля, говорящего о том, чего он не видел и не слышал.

Тем не менее, судья отклонил протест защиты и разрешил Кэролайн Литтлфилд продолжить свой рассказ. Тем самым, конечно же, суд явно продемонстрировал свои симпатии и грубо нарушил конституционное право доктора Уэбстера на непредвзятое правосудие. Свидетельница закончила свои показания весьма выразительным рассказом о том, как обвиняемый плакал во время обыска и каким взволнованным казался. Непонятно, что этот рассказ был призван доказать и для чего он понадобился. Если считать, что цель вызова Кэролайн Литтлфилд в суд состояла в том, чтобы подкрепить утверждения её мужа о странностях поведения профессора Уэбстера после 23 ноября, то та часть её рассказа, что оказалась посвящена ненормальному состоянию обвиняемого во время обыска, очевидно избыточна.

После Кэролайн свидетельское место занял Джон Максвелл (John Maxwell), юноша, проживавший на Фрут-стрит и работавший посыльным. Он относил 20 ноября около 16 часов записку, адресованную Джорджу Паркмену, которую ему передал Эфраим Литтлфилд. Последний, в свою очередь, получил записку из рук профессора Уэбстера. Содержание этой эпистолы осталось неизвестным, поскольку в бумагах Паркмена она не была найдена, а Литтлфилд и Максвелл записку не прочли. Но, по мнению обвинения, в записке содержалось приглашение Паркмена на переговоры с Уэбстером для урегулирования всех проблем, связанных с долгом последнего.

Хотя предположение это выглядело логичным, на самом деле ценность показаний Максвелла была нулевой или околонулевой. Содержание записки могло быть любым — в ней даже мог содержаться отказ от любых переговоров и предложение рассмотреть спор в суде, — поэтому какие-либо рассуждения по данному поводу были лишены практического смысла.

Именно по этой причине защита отказалась от перекрёстного допроса этого свидетеля — говорить было просто не о чем.

После показаний Максвелла, не продлившихся и 5 минут, свидетельское место занял Джон Хатавэй (John Hathaway), доктор больницы общего профиля при Медицинском колледже. Этот свидетель полностью подтвердил показания Литтлфилда в той их части, которая касалась получении крови в четверг за 1 неделю до Дня благодарения (т. е. 22 ноября, накануне дня исчезновения Джорджа Паркмена).

25 марта — 6-й день процесса — был посвящён продолжению допросов свидетелей обвинения с целью уточнения событий, имевших место в интервале с 23 по 30 ноября минувшего года.

Первой была вызвана Сара Базелл (Sarah Buzzell), племянница Кэролайн Литтлфилд. Девушка гостила у тётушки с 19 ноября до 22, а затем приходила на квартиру Литтлфилдов в колледже по вечерам