Читать книгу "Стокгольмское дело - Йенс Лапидус"

– Какие складки?

– Сам увидишь.

Посмотрим. Врач обколол кожу лидокаином, и через полминуты лицо совершенно онемело. Тедди показалось, что его физиономия исчезла, что ее больше нет, что вместо лица у него – белое… даже не белое. Прозрачное пятно. Ему вдруг захотелось сохранить это состояние подольше. Уколы ощущались не как уколы, а как легкие и даже приятные прикосновения.

– Вот и все, – сказал врач и хитро усмехнулся.

Тедди посмотрел в зеркало.

Перед ним был другой человек. Не просто он сам, Тедди, но на десять лет моложе, – нет, на него смотрел совершенно другой человек. Свежий, веселый.

Ему заодно побрили голову – розовый, гладкий, как младенческая попка, блестящий шар.

И борода словно бы выросла.

В процедурную вошел Кум.

– Деян сказал – ты последние недели жил, как пес.

– Я жил в «фиате». Псы в «фиатах» не живут.

– Это еще не конец, – заверил Кум. – Ты, конечно, сам на себя не похож, но это не значит, что можно вернуться в свою хату и жить, как люди. Ты по-прежнему в розыске. По подозрению в убийстве, дружок.

– Знаю.

– Но, конечно, выглядишь ты, как помесь лысого Вигго Мортенсена и заболевшего раком Райана Гослинга. Это заметно облегчит твою жизнь.

Кум прав. Еще как облегчит.

Через день Деяна отпустили.

Они встретились в роще за Шерхольменом.

– Только про тебя и спрашивали. Ну, я им, само собой, все выложил… – он усмехнулся. – Шутка. Вообще молчал. Дышал носом, как и положено.

– Спасибо за помощь.

Молер подошел вразвалку и потерся о ногу хозяина.

– А Кум неплохо над тобой поработал. Я тебе говорил, что ты похож на нечто среднее между Мадсом Микельсеном без волос и Беном Мендельсоном после ядерной войны?[67]

– Кум называл других… он смотрит не те фильмы. Остается надеяться, что будет полегче.

– Но ты по-прежнему по уши в дерьме.

– Ты вовсе не должен мне об этом напоминать. В конце концов попадусь, и меня посадят за убийство, которого я не совершал.

– Может, ты и прав… они никогда не поверят, что старика застрелил снют. Такое у них в башке не укладывается.

Деян отпустил Молера. Пес тут же бросился обнюхивать пеньки – долго и сосредоточенно. Делал важные выводы.

Тедди посмотрел на темные деревья.

Деян прав.

– Единственное, что может меня спасти, – найти того снюта, который приезжал в усадьбу. Если это вообще был снют. Иначе мне кранты.

Деян внимательно посмотрел на него и прикрыл глаза.

– Иначе тебе кранты, – как эхо, повторил он.

На следующий день Тедди пришел в ту самую автомастерскую, где он был с Деяном несколько месяцев назад. Та же вывеска: «Карваш, рекондиция – Сити и южные районы». Тот же запах: моющие средства и выхлопные газы.

У него созрел план: настолько же простой, насколько безумный.

Тот же самый араб, хотя Тедди узнал его с трудом. У Абдель-Кадира, которому он мысленно присвоил кличку «Бородач», бороды уже не было. Побрился и постригся наголо.

Интересно, продолжает ли он заниматься другой, побочной деятельностью? А так – все то же: бетонный пол в черных масляных пятнах, те же плакаты на стенах. Продукты по уходу за машинами, оборудование, разные типы воска и полиролей.

Абдель двинулся навстречу. Руки черные от грязной смазки, рукава закатаны. Оказывается, у него заячья губа – скрывалась под усами.

– Чем могу помочь, маэстро?

Белой шапочки на нем на этот раз нет, зато видны богато татуированные руки. Что это – дань моде? Или какой-то имеющий глубокий смысл знак принадлежности к тайному ордену? Арабская вязь, непонятные символы, даже череп.

И среди всего этого, совершенно неожиданно, каллиграфическая надпись по-шведски:

Мама старалась.

– Мы встречались типа полгода назад, я приходил с сербияном, как ты его назвал.

Физиономия еще более амимичная, чем была у Тедди после операции. Скорее всего, не узнал – это хорошо. А может, притворяется.

– Не помню. Не знаю, о чем ты.

– Ну как же… он хотел купить у тебя производство. Ты, вроде, собирался уезжать.

Абдель-Кадир, сбрив бороду, очень помолодел. Густой, глубокий бас совершенно не подходил к его почти мальчишеской физиономии.

– А-а-а… Деянчик-Сербиянчик… как же, помню. Теперь знаю, о ком ты. Но я никуда не собираюсь. Завязал с тем дерьмом.

– А производство? Продал?

Тедди не мог отвести глаз от уродливой верхней губы.

– Ну нет, производство дышит. Это дерьмо, в отличие от того дерьма, живет и дышит.

Тедди вздохнул с облегчением.

– Хорошо. Потому что мне нужно кое-что необычное. Мне нужно полицейское удостоверение.

На следующий день Луке скопировал номер отдела полиции в Северной Швеции и позвонил с этого номера в полицейское управление – попросил принять сотрудника с таким-то и таким-то делом. Якобы это посещение входит в большое расследование, и боковые ветви этого большого расследования – «прямо или опосредованно», сказал Луке, «мы еще не знаем» – короче, эти боковые ветви связаны со Стокгольмом. Он сыпал именами полицейских чинов, хотя необходимости не было: поскольку звонили из отдела полиции, никаких подозрений не возникло.

И теперь Тедди стоял перед зданием главного управления полиции на Кунгсхольмене. Козырек на крыше защищает от солнца. Сюда приходила Катя с Эмили на свой первый и единственный допрос.

Он собрался с духом, толкнул стеклянную дверь и оказался в приемной. Здесь было полно народу – и ни одного полицейского. Хорошо одетые мужчины и женщины. Стоят группками и о чем-то беседуют. Наверное, судейские – адвокаты, прокуроры, секретари… ждут, пока их пригласят на допрос или на заседание. Появлялись и другие: в джинсах, бейсболках, кроссовках или тяжелых армейских бутсах. Эти-то наверняка снюты. Можно биться об заклад: снюты.

Тедди подошел к окну приемной. Вахтер посмотрел на него усталым и безразличным взглядом. Бедняга… каково это – мечтать стать настоящим полицейским, а вместо этого сидеть с утра до ночи за стеклянной перегородкой.

Протянул поддельное удостоверение:

– Мне назначено.

Сердце бьется, как пойманная птица. Он объявлен в государственный розыск – и на тебе: сам заявился в пасть льва, в место, где кишмя кишат снюты. Здесь, наверное, больше полицейских, чем во всей стране.