Читать книгу "Россия и Запад на качелях истории. От Рюрика до Екатерины II - Петр Романов"

Масонство приходило из разных источников, чаще всего из Англии, Франции и Пруссии, поэтому в России существовали различные по составу ложи (чисто иностранные, смешанные или исключительно русские). Они работали на основе разных систем (английская, шотландская, шведская и всевозможные смешанные варианты), на разных языках, нередко существенно отличаясь (по своим правилам и ритуалам) друг от друга.

Далеко не одинаковыми были и философские воззрения различных масонских кружков. Кто-то стремился постичь «законы разума» и на основании именно этих законов строить свою духовную жизнь. Здесь доминировал рационализм. Таково новоанглийское масонство 1770-х годов, лидером которого был Иван Елагин. Антиподом этого рационализма стал глубокий мистицизм розенкрейцеров 1780-х годов.

Таким образом, говорить о единстве русских масонов можно лишь с большими оговорками. Иногда отношения между представителями различных лож заметно обострялись и даже становились неприязненными. Иван Елагин, критикуя русских розенкрейцеров за их чрезмерную замкнутость, даже сравнивал их с иезуитами:

Не сущее ли сие учение истребленного ордена? В нем сказуется беспредельная, но скрытая от знания братиев власть, подобно иезуитскому генералу, в Риме седалище имевшему, но во всех концах земли орденом управлявшему и фанатизмою, ко вреду рода человеческого, повсюду действовавшего.

Судя по всему, Елагина в тот момент что-то уж очень сильно рассердило, потому что сравнить масона с иезуитом было немалым оскорблением.

Обыватель Екатерининской эпохи, ничего не знающий о масонстве, как правило, не замечал всех этих оттенков. Мало того, что все масоны казались ему одинаково подозрительными, так он еще и ставил знак равенства между масонами и «безбожниками-вольтерианцами».

Между тем отношение масонов к Вольтеру очень точно выразил в одной из своих лекций московский профессор-масон Шварц:

Вольтер во всех своих сочинениях учит добродетели: но, имевши несчастье быть воспитан в таком круге, где те, кои должны были защищать свою религию, ее посрамляли и опорочивали, вздумал он, что все такие священнослужители обманщики и плуты, и, вступив в ученый свет еще в малолетстве, заблудился своею остротою и, так сказать, побежав, прошагался.

Таким образом, ясно, что для масонов Вольтер в своем воинственном безбожии «проскочил мимо цели», а потому следовать за ним не имело никакого смысла.

Русский масон Екатерининской эпохи был религиозен, но на свой манер. Его не устраивал ни атеизм Вольтера, ни институт православной церкви – ее масоны жестко критиковали, обвиняя церковных иерархов в бюрократизме, меркантилизме и прочих грехах.

Главная задача каменщика заключалась в самосовершенствовании. От вступавшего в братство требовалось добродетельное и твердое поведение. Первые слова присяги ученика в ложе Ивана Елагина гласили:

Клянусь честью моей перед всевышним Создателем света, что, вступив я по искреннему моему желанию в добродетельное общество масонов, пребуду навсегда честным и скромным человеком, добрым, послушливым, и миролюбивым оного членом, непоколебимым исповедателем величества и премудрости всевышнего Творца, верным Государю своему подданным, прямым и достойным сыном любезного Отечества моего, мирным и добрым гражданином.

Идеализировать масонство, конечно, не стоит, каждая ложа состояла из конкретных живых людей, а потому там можно было найти все человеческие слабости, как и везде. На тернистом пути самосовершенствования успех ждал далеко не каждого. К тому же в масоны шли не только ради этого. Кто-то шел потому, что надеялся постичь в масонском ордене тайные премудрости древних египтян, иудеев и друидов. Для таких людей моральные вопросы отступали на второй план. Кто-то, прослышав о братской солидарности масонов, рассчитывал таким образом сделать карьеру. Кто-то шел в ложу просто так, от скуки, только потому, что еще не изобрели телевизор. Петр III, например, вступил в масоны потому, что во всем подражал Фридриху Великому.

Строгий отбор учеников позволял масонам большинство таких претендентов отсечь, но и этот фильтр давал сбои. Так что пародии на масонов-алхимиков или масонов – веселых гуляк (а они нередко появлялись в тогдашней российской прессе, некоторые из пародий принадлежали перу самой императрицы) отчасти справедливы.

Но если из-под пера Екатерины вышло немало опусов, направленных против масонов, то и в ее сторону из масонской траншеи летели пропагандистские ядра. Часто из осторожности русские каменщики метили не прямо в Екатерину, а в кого-нибудь из ее фаворитов, однако и осколки представляли для императрицы серьезную угрозу. В 1794 году в Пруссии, например, вышел нашумевший в те времена памфлет «Pansalvin», направленный против Потемкина. Князь, как громоотвод, притягивал к себе многие молнии, предназначенные для Екатерины. Памфлет был с удовольствием переведен русскими масонами, а позже даже напечатан под названием «Пансалвин, князь тьмы».

Но главным все же была не эта публичная пикировка между властью и масонами. Происходило нечто, о чем не писали газеты, но что с нарастающей тревогой отмечала сама императрица, читая доносы своих осведомителей.

Мода на Калиостро в масонской среде прошла, а вот на серьезные книги появилась. Безобидные для власти споры вокруг вопросов самосовершенствования постепенно начали перерастать в дискуссию о том, как «устроить счастье соотечественников», как «созидать благо общественное». Пока мысли масонов были замкнуты «малым миром» – внутренним состоянием человека, это не очень беспокоило императрицу, но когда в центре внимания каменщиков оказался «большой мир», она почувствовала для себя угрозу и насторожилась. В этом суть конфликта Екатерины II и главного просветителя той эпохи Николая Новикова, журналиста и издателя.

Новиковский журнал «Трутень» резко критиковал и крепостное право, и дурные нравы при дворе. Уже на этом этапе Новиков умудрился схлестнуться с самой императрицей, которая стояла за другим журналом – «Всякая всячина». Полемика началась с того, что «Трутень» изобличил одну светскую барыню, сначала совершившую в лавке кражу, а затем велевшую избить купца, когда тот, не желая осрамить ее при публике, явился к ней на дом, чтобы уладить дело миром. Обличение очень не понравилось екатерининскому журналу, где заметили, что к слабостям человеческим надо относиться снисходительнее. На это «Трутень» тут же язвительно возразил: странно считать воровство преступлением в тех случаях, когда воруют простолюдины, и только слабостью, когда воруют богатые.

Однако главным детищем Новикова стала, конечно же, типография Московского университета, которую с 1779 года он стал арендовать по предложению куратора университета – поэта и масона Михаила Хераскова. Это был мощный рычаг влияния, и Новиков использовал его в полной мере. Причем желанием издателя было не просто познакомить русского человека с огромным пластом новых знаний, но прежде всего привить ему любовь к чтению.

Поэтому Новиков занимался изданием книг не только для «высоколобых». Как он полагал, «Робинзон Крузо» нужен читателю не меньше греческих философов. Именно его издательская деятельность, по мнению очень многих, создала в России читателя благодаря удивительно широкому по тем временам размаху дела. Пока новиковская типография работала, она издавала 30 процентов книг, которые в то время выходили в России.