Читать книгу "Жаркое лето 1953 года в Германии - Николай Платошкин"

Дипломатическое и продовольственное наступление американцев как всегда сопровождалось массированной пропагандой РИАС, вещавшей, что Запад не останется равнодушным к стонам угнетенного населения «восточной зоны». В США явно рассчитывали на повторение 17 июня, что должно было окончательно загнать СССР и ГДР в угол и подорвать их позиции на международной арене.

В начале июля на предприятиях ГДР стали вновь отмечаться забастовки, хотя они были краткими и носили в основном экономический характер. 9 июля была прекращена работа на заводе им. Клемента Готвальда в Шверине. Прибывший на завод статс-секретарь министерства тяжелой промышленности пытался совместно с представителем министерства труда доказать, что требуемое рабочими резкое повышение зарплаты пока невозможно, но обещал немедленно решить все другие проблемы, касавшиеся непосредственно предприятия. После этого часть рабочих вернулась в цеха, но 25 человек продолжили забастовку, которая была прекращена после ареста ее зачинщика[318]. Интересно, что он был известен на заводе под кличкой «РИАС», так как уже давно высказывал мнения, текстуально совпадавшие с передачами упомянутой радиостанции.

7 июля состоялись профсоюзные собрания на заводах «Карл Цейс» в Йене. Там уже выдвигались требования проведения тайных и свободных выборов на всей территории Германии, хотя большинство требований все же касалось экономических вопросов. 9 июля заседал профсоюзный актив предприятия, где представители СЕПГ были встречены свистом и криками протеста. Рабочих не устроило обещание в течение четырех недель разобраться с их требованиями. Одновременно на предприятии шел сбор подписей за освобождение арестованных после 17 июня руководителей забастовки (к 9 июля свои подписи под соответствующим обращением поставили 1300 человек)[319]. 11 июля более двух тысяч рабочих приняли участие в сидячей забастовке, которая была быстро подавлена силами МГБ ГДР. В этот же день в ГДР было отменено военное положение.

Сразу же после этого опять начал тлеть очаг беспорядков 17 июня — район Галле-Мерзебург. На предприятии «Буна» 15–17 июля состоялись акции протеста, даже превосходившие по масштабам события месячной давности. Еще 8 июля члены трудового коллектива «Буны» приняли на своем собрании обращение к Верховному комиссару СССР В. С. Семенову. Первые из 28 пунктов петиции содержали политические требования: свободные выборы, вывод из Германии всех оккупационных войск, немедленное освобождение всех политических заключенных (в случае невыполнения этого требования и дальнейших арестов рабочие угрожали забастовкой), сокращение численности казарменной народной полиции в ГДР (интересной была аргументация: о нашей безопасности и так заботятся советские оккупационные войска, так что от собственной армии можно пока отказаться), выведение профсоюзов из-под контроля СЕПГ и т. д.

Партийное руководство «Буны» опять, как и месяц тому назад, не придало требованиям рабочих серьезного значения. Ведь на предприятии продолжали оставаться силы МГБ и казарменной народной полиции. 15–17 июля треть из 16 тысяч рабочих и служащих «Буны» объявила забастовку. Причем ею руководил уже новый стачечный комитет (все члены прежнего, возглавлявшего протесты 16–17 июня, были к тому времени уже арестованы). Рабочие «Буны» пытались привлечь на свою сторону соседей из «Лойны», но те присоединиться к акции отказались. На этот раз партийные и правоохранительные органы ГДР действовали решительно и быстро. Уже 15 июля райком СЕПГ образовал так называемый боевой штаб, куда вошли второй секретарь окружкома округа Галле, два инструктора ЦК СЕПГ, первый секретарь райкома и представители народной полиции и МГБ[320]. На завод были посланы 100 партийных агитаторов. С делегацией бастующих встретился представитель советских войск полковник Родионов, назвавший требование рабочих «фашистскими». Он предложил немедленно приступить к работе, заявив, что те, кто этого не сделают, будут считаться уволенными[321]. В ночь с 15 на 16 июля МГБ арестовало 18 руководителей забастовки. 17 июля на «Буне» выступал Фриц Зельбманн, уже имевший опыт (правда, негативный) общения с забастовщиками в Берлине ровно месяц назад. Выступление министра собравшиеся 500 человек прерывали «ироническими» (по сообщению МГБ ГДР) аплодисментами. Дискуссии не получилось, так как почти все выступавшие не согласились с гостем из Берлина, и 80 % собравшихся покинули зал. Только благодаря массированному применению сил безопасности забастовку удалось подавить в тот же день.

Из событий на «Буне» и в Йене немедленно были сделаны выводы. 15 июля 1953 года Гротеволь «спустил» на места совершенно секретное решение правительства об образовании «центрального кризисного штаба» (Zentrale Einsatzleitung). Этот орган собирался в случае угрозы общественной безопасности в стране по распоряжению премьер-министра. В штаб входили глава правительства, генеральный секретарь ЦК СЕПГ, министр внутренних дел и командующий народной полицией. На уровне районов и округов при необходимости образовывались такие же органы. В составе кризисных штабов не было представителей МГБ, потому что не было уже и самого министерства: его преобразовали в государственный секретариат и включили в состав МВД. Но это уже было напрямую связано с развернувшейся в руководстве ГДР борьбой за власть.

После того как Ульбрихт подвергся в начале июня в Москве «головомойке» со стороны Берии, последний стал в спешном порядке подыскивать преемника первому. Уполномоченные Берии вели активные переговоры с Цайсером. Предполагалось, что первым секретарем ЦК СЕПГ станет Херрнштадт (хорошо проявивший себя, по советским оценкам, в ходе событий 16–17 июня). Сам Цайсер будет курировать в партийном руководстве силовые органы, которые по советскому образцу объединятся под крышей МВД (таким образом, Цайсер становился этаким «немецким Берией»). Но размах протестов в ГДР, явная вовлеченность в них Запада и последовавшее 10 июля объявление о продовольственной «помощи» ГДР заставили советское руководство отказаться от замены Ульбрихта (соответствующее предложение Соколовского, Семенова и Юдина было признано «несвоевременным»). В Москве опасались, что, как и объявление «нового курса», смещение Ульбрихта будет воспринято населением как сигнал к новым мощным протестам. К тому же всю схему кадровых перестановок в ГДР задумывал Берия (как и сам «новый курс»), а теперь он был разоблачен как «английский шпион». На Пленуме ЦК КПСС 2–7 июля 1953 года одним из главных обвинений Хрущева и Молотова в адрес Берии было как раз стремление последнего «отдать ГДР» западным империалистам. Соответственно, теперь надо было по логике поддержать основного противника Берии в ГДР — Ульбрихта. Гротеволь был также вполне приемлемой кандидатурой, но в Москве боялись, что он из-за чрезмерной мягкости не сможет без Ульбрихта удержать стабильность ГДР в условиях предстоявшей пропагандистской войны вокруг американской продовольственной помощи.

Пока в ГДР ничего не знали о судьбе Берии, на заседании политбюро 8 июля подавляющее большинство членов высшего партийного органа высказались за отстранение Ульбрихта от работы. Но уже после 10 июля генеральный секретарь снова был «на коне» и готовился отомстить своим политическим противникам. Все решил 15-й пленум ЦК СЕПГ, состоявшийся 23–24 июля 1953 года. Херрнштадт и Цайсер потеряли свои места в политбюро (за «связь с Берией»), а в январе 1954 года оба были исключены из партии. Херрнштадт был отправлен на работу в архив и писал оттуда письма в ЦК СЕПГ и ЦК КПСС, убеждая, что он ни в чем не провинился перед делом социализма в ГДР. Цайсер, только что награжденный по случаю своего дня рождения высшим орденом ГДР — орденом Карла Маркса — вплоть до своей смерти в 1958 году работал переводчиком с русского в Институте марксизма-ленинизма. В 1993 году правопреемница СЕПГ Партия демократического социализма официально реабилитировала Цайсера.