Читать книгу "Страна призраков - Колин Генри Уилсон"

У дальней стены, спиной к окну, виднелся сам Маг — возле лабораторного стола, держа перед глазами пробирку, содержимое которой аккуратно взбалтывал.

Почему-то насторожившись, Найл заставил птицу сняться с поперечины и слететь на зубчатую стену, опоясывающую внутренний двор. Там сейчас стоял офицер и втолковывал что-то караульному взводу (по виду все как один пещерные жители). Что сразу бросалось в глаза, так это то, что вместо холодного оружия они держат при себе жнецы.

Офицер (Найл узнал в нем Джелко, начальника дворцовой стражи) внушал им что-то с суровой серьезностью, которая отражалась на подчеркнуто внимательных лицах. К сожалению, мозг ворона не был приспособлен для приема телепатии, а сам Найл ничего толком уловить не мог. Он многое бы дал, чтобы узнать, в чем причина такой насупленной серьезности.

Солдат в первой шеренге задал какой-то вопрос, ответ на который Найл уловил вполне отчетливо: «Отстреливаться, но соблюдать осторожность. Эти штуки опасны».

В эту секунду по соседству с вороном попыталась устроиться крупная сорока, и тот неодобрительно каркнул: мол, что за наглость? Джелко глянул на птиц и вдруг насторожился. О ужас: ворон застыл, парализованный напором воли. Лапы подогнулись; он бы упал, не будь под ним опоры в виде зубца. Зато сорока камнем грянулась оземь. Найл поспешил заблокировать чужой напор ударом своей воли; офицер лишь проводил ворона изумленным взглядом.

Таким образом Найл усвоил важный урок: при дворце Мага даже птицы не могут чувствовать себя в безопасности.

Следующие полчаса ворон совершал облет дворцовых крыш. Найлу было любопытно, почему дворец занимает такую площадь. Как выяснилось вскоре, он представлял собой отдельный город в миниатюре. По внутренним дворам расхаживали и мужчины, и женщины с внешностью все тех же пещерных жителей. Опять же, все происходило в неестественной тишине. Выяснилось и то, что мужчинам и женщинам здесь разрешено совместное проживание (несколько корпусов явно представляли собой семейные общежития); кое-где во дворах виднелись даже натянутые веревки с бельем.

За тыльной стороной дворца, через стену, находилось серое, фабричного вида здание, смотревшееся здесь явно не к месту — сложенный из бетонных блоков не то склад, не то цех годился скорее для второго уровня. Оттуда доносился глухой шум машин и какое-то бутылочное позвякивание. Найл направил ворона к одному из окон.

За закопченным стеклом с десяток женщин, обстав какую-то движущуюся ленту с бутылками, усердно наполняли их белой жидкостью, брызжущей из трубок над лентой. Найл, совершенно не знакомый с конвейерами и заводским производством, смотрел на эту картину с неподдельным удивлением.

В это мгновение он рывком вернулся в свое тело с его ушибами и ссадинами: кто-то пробовал прощупывать его ум. Вначале он подумал, что это пытается установить контакт мать, и готовно открылся — состояние, во многом аналогичное чуткому вслушиванию в какой-нибудь отдаленный звук. Однако минуту спустя ощущение прошло. Затем за дверью камеры зажегся свет и послышался лязг отодвигаемых засовов.

В камеру вошел горбун. Даже при ее скудном свете было видно, что это явно результат «экспериментов» Мага: один глаз нормальный, другой — большущий — вылуплен луковицей; несоразмерно огромный нос выгнут на сторону. При горбуне был поднос с коркой хлеба и кружкой воды. Поднос он поставил на койку.

Внезапно до Найла дошло, что часы на руке отсутствуют.

«Сколько времени?» — осведомился он телепатически, но ответ прозвучал вполне обычно:

— Не скажу.

— Что значит «не скажу»? Не знаешь?

— Не положено, — строптиво ответил тюремщик.

Говорил он невнятно, как будто язык был великоват для рта. Не произнеся больше ни слова, он повернулся и вышел из каземата. Затем погас свет.

Хотелось есть. Несмотря на взбухшую губу, Найл быстро проглотил и корку и воду, у которой был противный маслянистый привкус. Через несколько минут начала одолевать тошнота — в воду, конечно же, подмешали рвотное.

В углу камеры стояло ведро с деревянной крышкой. Едва Найл успел до него добраться и встать на четвереньки, как его вырвало. Средство было сильным: судорожные позывы еще долго не унимались даже тогда, когда желудок опустел. Наконец Найл сел, обессиленно привалясь к стене. Его бил крупный озноб.

Пошатываясь, Найл добрел до койки и залез под одеяло. От слабости он прикрыл глаза и погрузился в полусон.

Валяясь в полном изнеможении, Найл с неожиданной отчетливостью вдруг вспомнил о Вайге. Лицо брата словно взирало на него сквозь полумрак каземата. Найл невольно вскинулся: последние несколько часов он совершенно о нем забыл. Охватило безысходное, беспомощное отчаяние: своим опрометчивым поведением он предал Вайга, обрекая его на смерть.

Вспомнилось и то, как Тифон, выяснив, сколько дней назад был отравлен Вайг, успокоил: дескать, есть еще уйма времени. Быть может, он знал, что затевается, и сам был участником заговора, в результате которого Найл угодил в темницу? А что же Герек? Невозможно представить, чтобы к этому был причастен и он. Хотя, если вдуматься, ничего нельзя исключать. От этого вывода из Найла словно ушла вся энергия.

А из-за чего он, собственно, оказался в узилище? Из-за того, что в нем восстала гордость; он не желал терпеть, чтобы с ним обращались как с одним из подданных Мага. Найл — не подданный. Он такой же, как и Маг, равноправный правитель, и к нему должны относиться с уважением.

А та странная настойчивость, с какой Маг убеждал свой народ, что Найл с пауком всего лишь посланники, — что при этом двигало карвасидом?

В голове и желудке все еще мутилось, так что трудно было думать о том, как следует действовать в создавшемся положении.

Чтобы отвлечься, он взялся подсчитывать, сколько времени истекло с того момента, как Вайг порезался о топор. Случилось это в пятницу, и в воскресенье с рассветом Найл уже был в пути. Воссоздавая в памяти события каждого дня, он смог подытожить, что сейчас, видимо, понедельник. Так что брату отпущено всего восемнадцать дней.

От этой мысли бросило в жар, а сердце, казалось, выскочит из груди. Безнадега охватила такая, что впору руки на себя наложить. Видно, Маг все же одержал верх, и хочешь не хочешь, но отныне придется действовать по его указке.

Суть в том, что он, Найл, слишком юн и незрел, у него нет той ментальной собранности, что позволила бы противостоять напору человека, всепоглощающим стремлением (не сказать манией) которого является подчинение всех своей воле. Для вызревания внутренней мощи нужны долгие годы суровой самодисциплины вроде той, какой истязал себя монах Сефардус.

Мысль о Сефардусе неожиданно подействовала так, что Найл внутренне сфокусировался и перестал соскальзывать в пучину уныния. В конце концов, Сефардус провел в своей отшельнической келье годы, обретая просветление и исполняясь умственной силы. Чего нельзя сказать о Маге: дисциплина самоконтроля не была ему свойственна никогда. Это доказывала уже та убийственная ярость на личине карвасида, когда Найл дерзнул его ослушаться. В этом, похоже, и его уязвимость.