Читать книгу "Похищение - Джоди Пиколт"

— Ну, мы не роскошествовали, но и не бедствовали. Нам хватало.

— Но, помимо материальной, отец обеспечивал вам и эмоциональную поддержку, я прав?

Можно ли ответить на этот вопрос правильно? Можно ли измерить любовь?

— Он всегда был готов меня выслушать.

— А о вашей матери вы с ним говорили?

— Он знал, что я по ней скучаю. Но и я понимала, что ему больно об этом говорить, а потому старалась избегать этой темы. Никто не хочет вспоминать свои утраты.

— Впрочем, как выяснилось, утраты он не переживал…

Я вспоминаю наш разговор в туалете и как наяву слышу слова матери: «Да, я любила твоего отца».

— В автокатастрофе она не погибла, — медленно говорю я, — но мне кажется, что он потерял ее намного раньше.

Эрик сжимает руки за спиной.

— Делия, — говорит он после непродолжительной паузы, — почему мы с вами до сих пор не женаты?

Я растерянно моргаю: это реплика не из сценария. Прокурор удивлена не меньше меня и протестует.

— Ваша честь, — настаивает Эрик, — я прошу вас проявить снисходительность и дать мне немного времени для того, чтобы доказать, насколько важен этот вопрос.

— Отвечайте, мисс Хопкинс, — хмурится судья.

И я вдруг понимаю, чего добивается Эрик, что он хочет услышать от меня. Я жду, пока он повернется ко мне лицом, чтобы сказать, что не позволю ему жертвовать собой ради моего отца.

Эрик подходит ближе и кладет руку на трибуну.

— Все в порядке, — шепчет он, — говори, не бойся.

Я сглатываю ком в горле.

— Мы не женаты, потому что… вы алкоголик.

Слова эти отдают ржавчиной, ведь я так долго хранила их в себе, не решаясь произнести. Вы, возможно, пытаетесь убедить себя, что искренность — это основа любых отношений, но и это будет ложью. Имея возможность избегнуть боли, вы, скорее всего, соврете и себе, и любимому человеку.

Отец это тоже прекрасно понимал.

— Когда я пил, я вел себя довольно омерзительно, правда?

Я киваю.

— Я неоднократно подводил вас, забывая о наших встречах или поручениях, которые вы мне давали.

— Да, — тихо говорю я.

— Я пил, пока не падал без чувств, и тогда вам приходилось тащить меня в постель.

— Да.

— Я приходил в бешенство, злился по пустякам, а потом винил вас в случившемся.

— Да, — бормочу я.

— Я не мог ничего довести до конца. Я обещал завязать, но обманывал вас, и мы оба знали, что я обману. Я пил, чтобы взбодриться и успокоиться, чтобы отпраздновать и помянуть. Я пил, чтобы свободно общаться и чтобы побыть наедине со своими мыслями.

Первая слеза всегда самая горячая. Я вытираю ее, но она продолжает жечь мне кожу.

— Вы боялись оставаться со мной, потому что не знали, как я себя поведу в следующий момент. Вы оправдывали меня, убирали за мной и говорили, что больше такого не допустите.

ДА!

— Вы невольно провоцировали меня продолжать пить, потому что с вами я мог напиваться без всяких последствий… Ни боли, ни стыда. Как бы ужасно я себя ни вел, вы все равно меня не бросали.

Я смахиваю слезы.

— Пожалуй, что так…

— Но потом… потом вы узнали, что у нас будет ребенок. И вы совершили неожиданный поступок. Какой же?

— Я ушла, — шепчу я.

— Но не затем же, чтобы наказать меня, правда?

Я уже плачу в голос.

— Я ушла, потому что не хотела, чтобы мой ребенок видел своего отца таким. Не хотела, чтобы он возненавидел тебя, как ненавидела я.

— Ты меня ненавидела? — Эрик огорошен.

— Практически с той же силой, с какой любила, — киваю я.

Присяжных настолько увлекла наша беседа, что даже воздух в зале, похоже, замер. Но я вижу только Эрика. Он дает мне бумажную салфетку, убирает волосы с лица, и рука его задерживается у меня на щеке.

— Я ведь больше не пью, правда, Ди?

— Ты не пьешь уже больше пяти лет. Завязал еще до рождения Софи.

— А что, если я завтра сорвусь?

— Не говори так. Ты не сорвешься, Эрик…

— А если ты узнаешь, что я пил при Софи? Пил, когда она была со мной и я должен был о ней заботиться?

Я закрываю глаза и пытаюсь забыть о том, что он, в принципе, выбросил эти слова в атмосферу, где они могут размножаться, пока не станут реальностью.

— Ты бы снова начала мне потакать, Ди? И втянула бы в этот спектакль Софи?

— Я забрала бы ее у тебя. Забрала бы и бежала куда глаза глядят.

— Потому что ты меня любишь? — У Эрика срывается голос.

— Нет. Потому что я люблю ее.

Эрик поворачивается к судье.

— У меня все.

Я встаю, хотя ноги и подкашиваются, когда ко мне подходит Эмма Вассерштайн.

— Я не понимаю, мисс Хопкинс, — визгливо спрашивает она, — почему вы не доверили бы безопасность своей дочери человеку, который злоупотребляет спиртным?

Я смотрю на нее как на умалишенную.

— Потому что на алкоголиков нельзя положиться. Им нельзя доверять. Они причиняют другим людям боль, не отдавая себе в этом отчета.

— Почти как похитители, не так ли? — Эмма смотрит на судью. — У обвинения больше нет вопросов, — говорит она и возвращается на свое место.

В последний день нашей счастливой жизни отец встал раньше меня. Когда я спустилась, он уже пек Софи на завтрак блинчики. В последний день нашей счастливой жизни у нас закончился кофе, и отец внес его в список, прилепленный к дверце холодильника. Я вымыла посуду.

В последний день нашей счастливой жизни я накричала на отца за то, что он забыл покормить Грету. Я разложила его выстиранные носки. Он рассказал мне какой-то анекдот о фасоли, зашедшей в бар, — сути я уже не помню, но помню, что смеялась.

В последний день нашей счастливой жизни он на три часа съездил на работу, а вернувшись, включил исторический канал. Показывали передачу о «домах на колесах». Когда выпустили первые образцы, люди отнеслись к серебряным корпусам настороженно, так что компании пришлось пустить рекламный караван по всей Африке. Местные жители тыкали в лоснящиеся бока фургонов копьями. Молились, чтобы эти страшные звери ушли прочь.

В последний день нашей счастливой жизни отец не уснул у телевизора. Он повернулся ко мне и сказал то, что тогда было просто словами, а после обрело глубокий смысл.

— Это лишний раз демонстрирует, — сказал отец в последний день нашей счастливой жизни, — насколько мы ограничены в своих представлениях о мире.