Читать книгу "Власов: восхождение на эшафот - Богдан Сушинский"

– Именно как парламентеру, на это и нажимать буду. В одном можете быть уверены, командарм: добровольно в лагерь, на отсидку к американцам, не попрошусь.

– Причем пытайтесь договариваться с ними не о пленении наших частей, а всего лишь о временном, до конца боевых действий, интернировании, с тем чтобы в очень скором будущем мы уже противостояли натиску коммунистов единым союзным фронтом. Словом, дайте им понять, что мы, как говорилось в правительственной декларации о казаках, хотя и побеждены, но не сломлены.

– Именно такой линии, господин командарм, я и стану придерживаться.

В тот же день Власов встретился с только что прибывшими во Фюссен Ашенбреннером и Крёгером, а также со Штрик-Штрикфельдтом. Поначалу разговор зашел об общей ситуации, при этом все сходились во мнении, что нужно каким-то образом спасать части КОНРа от гибели под ударами и советских, и англо-американских войск. Когда все, что можно было высказать по этому поводу, генералы услышали, командарм решил, что пора уведомить немцев о миссии Малышкина. Но в это время Ашенбреннер неожиданно сказал:

– Как вы, генерал Власов, смотрите на то, чтобы мы направили на переговоры с американцами преданного делу Русского освободительного движения Штрик-Штрикфельдта?

Власов облегченно вздохнул и едва заметно улыбнулся.

– Лучшего парламентера нам не найти, поскольку его попросту не существует. Как вы сами относитесь к этому заданию, Вильфрид Карлович?

– С пониманием, – последовал короткий ответ капитана.

– Но считаю, что американцы неправильно поймут нас, господин Ашенбреннер, если обнаружат, что о судьбе русских войск КОНРа ведет переговоры немецкий офицер. Поэтому предлагаю отправить туда двух парламентеров: генерала Малышкина и капитана Штрик-Штрикфельдта.

– Поскольку официально переговоры с командованием англо-американских войск фюрером запрещены, – подключился к разговору доктор Крёгер, – то полагаю, что капитан должен переходить линию фронта под видом русского добровольца, имея при этом соответствующие документы. Кроме того, мы подготовим для обоих парламентеров пропуск, позволяющий им свободно перемещаться в прифронтовой полосе. Это единственное, что может спасти их при встрече с армейскими патрулями, или, того хуже, с разъездами молодых эсэсовцев из организации «СС-вервольф», которые прямо на месте казнят всякого, кого заподозрят в дезертирстве.

Уже вернувшись в Чехию, в свою Ставку в селении Сухомасты, Власов узнал от штабистов, что Малышкин действительно добрался до штаба 20-го американского корпуса, а оттуда пробился на прием к командующему 7-й американской армией генералу Пэтчу. Американцы в самом деле позволили парламентеру связаться со своим штабом по рации, но только для того, чтобы передать настоятельный совет генерала Пэтча: сдаваться командарм Власов со своими полками должен не англо-американцам, а своим, русским, поскольку в любом случае союзники вынуждены будут передавать его солдат русским оккупационным властям. Никакому обсуждению этот вопрос уже не подлежит. Что же касается самого Малышкина, то американцы отправляют его в Аугсбург, в лагерь для военнопленных.

Власов воспринял эту пощечину американцев настолько болезненно, что в тот же день изрядно выпил, чем вызвал раздражение у штабистов, в среде которых и так уже давно сетовали на то, что командарм губит и их, и себя. Вместо того чтобы с кем-то вести переговоры, куда-то, например, в Югославию, Швейцарию или в Грецию пробиваться, чтобы готовить какие-то секретные горные базы в Альпах, в которых хоть на какое-то время можно было бы укрыться, их командарм предается то женитьбе на вдове, с полумедовым месяцем, то пьянке, то еще какому-то совершенно безумному веселью.

А тем временем генерал Мальцев самостоятельно решил вести переговоры с командиром 12-го корпуса американских войск, выставив только одно условие капитуляции – не выдавать его и других служащих ВВС Комитета Освобождения советской стороне. Американский генерал пообещал это, хотя на столе у него уже лежал приказ Объединенного командования союзных войск, которым, со ссылкой на соглашение, подписанное в Ялте между Сталиным, президентом США Франклином Рузвельтом и премьер-министром Великобритании Уинстоном Черчиллем, предписывалось передавать советской стороне всех граждан СССР, которые окажутся в англо-американской зоне оккупации. При этом особое внимание обращалось на бывших граждан Союза, которые будут взяты в плен в немецкой военной форме[97].

Спустя несколько дней Власов был извещен своими штабистами, что весь личный состав ВВС Комитета Освобождения со всей имеющейся у него техникой и военным имуществом сдался в плен американцам. Командарм воспринял это сообщение стоически. Наверное, это был единственный в мировой истории войн случай, когда, узнав о сдаче врагу сразу нескольких тысяч своих солдат, командующий армией не только не огорчился, но даже с облегчением вздохнул, считая, что теперь уже за судьбы части вверенных ему людей он может быть спокоен.

33

Артналет на предмостные укрепления красных оказался довольно мощным. Однако никакого перевеса для власовцев он не создал, тем более что с того берега Одера красноармейцы тут же получили подкрепление и в живой силе, и в огневой, в основном минометной, поддержке.

Чтобы как-то уменьшить потери, Буняченко расчленил свой первый натиск на атакующие волны: вначале послал редкой цепью два взвода, чтобы уцелевшие смогли залечь неподалеку от укреплений, и, ведя огонь, прикрывали следующие волны атакующих, а также отвлекали на себя огонь предмостного форта. После этого поднял в атаку еще два взвода, накапливая силы для решающего броска, перед которым вновь приказал пушкарям создать артиллерийскую завесу. Вот только выковырять красных из окопов и щелей, из мощных дотов и хорошо оборудованных огневых гнезд оказалось непросто.

И даже когда воздух взвились две красные ракеты, подающие сигнал «в атаку», сводный штурмовой отряд из двух батальонов ворваться в окопы так и не смог. После получасового лежания под мощным трехсторонним огнем штурмовая группа вынуждена была уползать, оставляя после себя убитых товарищей и кровавые следы ранений.

Бойцы, в том числе и «каминцы», вели себя в бою неплохо, никаких претензий к ним у комдива не было, но к следующей атаке он готовился с еще большим убеждением в том, что успеха ему не видать. И пока сводный отряд из остатков двух батальонов, усиленный ротой третьего, готовился к новой «многоволновой» атаке, полки уже получили секретный, о котором ни немецкие офицеры-кураторы, ни представители штаба Буссе извещены не были, приказ: готовиться к маршу на юг, общим направлением на Дрезден.

Дивизия снялась так неожиданно, что, пока немцы разобрались, что происходит, она уже была километрах в десяти от отведенных ей позиций. Буняченко тут же засыпали депешами. Немецкий командарм пригрозил атаковать колонну танками; генерал Буссе клятвенно пообещал лично расстрелять и его, и Власова. Но комдив упорно отвечал, что ему следует прибыть в указанную главнокомандующим войсками КОНРа местность, и поскольку приказы немецких генералов противоречат приказам Власова, он выполнять их не намерен. При этом он прекрасно понимал, что немцы не могут снимать с фронта части, чтобы встревать с ним в разборку, потому что этим немедленно воспользовались бы красные. Тем не менее на любом привале Буняченко приказывал своим частям занимать круговую оборону и быть готовыми к отражению любой атаки.