Читать книгу "Дочь Господня - Татьяна Устименко"

Красивые напольные часы в холле пробили шесть вечера. Я буквально озверела от затянувшегося отсутствия своего любимого насильника и столь же затянувшегося ожидания. Я сварила себе кофейник крепкого мокко и влила в него рюмку коньяка, а в холодильнике нашлись сыр и ветчина. Сидя за круглым кухонным столом, я меланхолично жевала бутерброды, чутко прислушиваясь, не хлопнет ли входная дверь? За истекшее время я так много раз мысленно переходила от самой страстной любви к самой закоренелой ненависти, что уже перестала понимать саму себя и запуталась окончательно. Конрад был не прав. Но, наверное, и я сама тоже излишне перегнула палку, обличая его поступок так яростно и приравнивая его к самому ужасному злодеянию. Ведь если уж быть предельно откровенной с самой собой, то после произошедшего ночью сближения моя любовь к безалаберному вервольфу только усилилась, приобретя характер всепожирающей страсти. Возможно, это странное ощущение дано понять лишь женщине. Это почти животное, инстинктивное чувство принадлежности овладевшему тобой мужчине, ставшему для тебя всем на свете. Истосковавшись по покинувшему меня возлюбленному, я вполне созрела для прощения и самого нежного примирения, невзирая на все пагубные последствия столь явного плотского греха. Греха, от которого – будто предвидя его возможность – меня издевательски предостерегала Андреа. Но Конрад не возвращался.

Женская психика всегда считается явлением непредсказуемым, сумбурным и не подчиняющимся законам обычной, прямолинейной причинно-следственной логики. Этакая неевклидова геометрия ментального пространства. «Что имеем – не храним, потерявши – плачем». Именно эта парадоксальная фраза как нельзя лучше характеризует все странности женского мышления. Обидев Конрада и лишившись его общества, я в полной мере оценила всю силу охватившей меня любви. Да и разве это не самое что ни на есть женское качество – умение любить без оглядки, прощать, утешать и проявлять милосердие? Ибо если ты больше думаешь о предмете своего увлечения до сладостного мига свидания – то это влюбленность, во время свидания – страсть, после свидания – любовь! А я любила Конрада – любила душой и телом…

Но уже через полчаса я вновь пылала негодованием и захлебывалась ненавистью. Да ведь он мной попользовался! Нагло, скабрезно и развратно. Снасильничал в свое удовольствие и ушел, бросил! Значит, не так уж много я для него и значу. Да еще велел – сиди здесь! А кто его знает, что там сейчас на улице творится? Мой телефон разрядился и не работает. Друзья меня наверняка потеряли и пребывают в беспокойстве. Да и живы ли они вообще? Оставляя меня здесь, Конрад не понимал главного: мой удел – отнюдь не любовь! Мое высшее предназначение – служить делу Господа и охранить мир от власти злобных стригоев. Хотя на этой стезе я пока особенно не преуспела. Но именно ради этого преждевременно скончалась моя мать, а отец принял на душу неискупимую тяжесть смертного греха. И как я могла теперь не оправдать их чаяния, предать идеалы и постулаты веры? Допустить воцарение власти Тьмы и гибель всего человечества. О, если плотская земная любовь идет в разрез с моими принципами, то я выжгу эту любовь из своего слабого сердца и предам ее вечному забвению…

Я сбросила рубашку Конрада и метнулась в ванную комнату. Встала под горячий душ, радостно принимая тугие струи воды, ударившие мне в спину и плечи – струи, очищающие тело и врачующие израненную душу. И как я посмела забыть – стригои начали войну, жестокую и кровавую битву за выживание своего рода. Но кто же выступит на стороне людей? Время ли сейчас для любви? Любовь – это грех неискупимый, это Ад и соблазн дьявольский. Гнать ее из сердца нужно, гнать… «Не верь Конраду, Селестина! Он обманщик, лицемер и насильник. Он – оборотень! Какое тебе дело до сумасбродного мужчины с гибкой психикой, более озабоченного личными переживаниями, чем волей Господа, понадеявшегося на него», – внушала я себе. Вода звонко стучала по кафельным плиткам, диктуя ритм и слова:

Истекает сердце кровью,

Не найдя в душе ответ.

Я в погоне за любовью

Растоптала правды свет.

Я в надежде на сближенье

Слепо вверилась тебе,

Потеряла уваженье

К людям и к самой себе.

Ты игривый как мальчишка,

Что тебе моя слеза?

Та короткая интрижка

Не смутит твои глаза

Ты обмолвился с улыбкой:

«Согрешить я не боюсь!

С совестью своею гибкой

Как-нибудь договорюсь!»

Я же в муках погибаю,

Очернившись навсегда,

Растекаюсь, пропадаю,

Будто вешняя вода.

Прибегаю к пустословью,

По ночам пишу стихи,

Распаленная любовью,

Славлю прежние грехи.

Наклонившись к изголовью,

Плачет ангел-сирота.

Не гоняйтесь за любовью —

В Ад ведут ее врата.

Я вышла из душевой кабинки и приблизила свое бледное, удрученное раскаянием и терзаниями нечистой совести лицо к зеркалу над белой фаянсовой раковиной. В стекле отразились взволнованно расширенные зрачки и решительно сжатый рот. Я приняла решение. Разве не ради этого я спасала Грааль и шла через ночной, окутанный вьюгой город к госпиталю Святой Анны, разве не ради этого обнажила клинок против графа Деверо? Господь поверил в меня, и я не имела права подвести его, оказаться слабой и трусливой!

– Боже, помоги! – тихонько шепнула я. – Укажи дальнейший путь, даруй подсказку.

Неожиданно на запотевшей поверхности зеркала возникла четкая линия, словно проведенная невидимым пальцем. Я ошеломленно замерла. А линии все прибавлялись и прибавлялись, складываясь в слова и буквы.

«Бог здесь!» – гласила чудесная надпись.

– Спасибо, Господи! – возликовала я, мысленно посмеиваясь: «Ну почему, по версии обывателей, если мы говорим с Богом – то это молитва, а если Бог с нами – шизофрения!»

Внезапно раздавшийся телефонный зуммер вывел меня из состояния религиозного экстаза. Это дребезжал мой сотовый, который я неведомо зачем притащила с собой в ванную комнату. На экранчике появился текст сообщения:

«Иди на кладбище. Поторопись. Доброжелатель».

Адрес отправителя не определялся.

«Кто бы это мог быть? – размышляла я, закрывая раскладушку. – Помнится, подобное сообщение мне присылал Гонтор де Пюи. Но ведь сейчас он мертв. Впрочем, чего я раздумываю? Прошлая эсмээска не причинила мне вреда! А мне сейчас практически неважно, с чего начинать. Своих-то идей у меня нет…»

Даже не задумываясь о том, что стану делать в столь мрачном месте, да еще с учетом надвигающейся ночи, я пулей вылетела из ванной. Собрала разбросанное по квартире оружие, нашла теплую водолазку Конрада, оказавшуюся мне чересчур длинной и широкой. Но, за неимением лучшего, я напялила на себя эту балахонистую одежку, натянула свои заботливо высушенные оборотнем брюки, обулась и застегнула порванную на рукаве куртку. В прихожей мне бросилась в глаза фотография задорно хохочущего вервольфа, снятого на фоне какой-то роскошной машины с хищно-обтекаемыми очертаниями корпуса.