Читать книгу "Имортист - Юрий Никитин"

Медведев увидел меня в дверях, тут же оглянулся наРомановского, сказал наставительно:

– Владимир Дмитриевич, вы как с культуркой обращаетесь?..Мне это варварство как серпом по Фаберже, когда вот так грубо!.. лучше уж наковер…

– Хорошему Фаберже, – отпарировал Романовскийневозмутимо, – ничего не мешает. Господин президент, эти три подхалиматолько делают вид, что работают! Я их уловки уже часа три созерцаю.

– Видите? – обратился ко мне Вертинский. – Сампризнался!

– Меня хлебом не корми, – сообщил Романовский, –дай роскошно пожить. Вы, дорогой Иван Данилович, если жаждете сделать глупость,торопитесь: вон те двое опередят!

Я прошелся по залу, сел, откинулся на спинку и в изнеможенииоткинул руки на широкие подлокотники. Медведев сказал сердито:

– Господин президент, он нас обижает!.. Я бы все давносделал, да тут вирус завелся…

– А кофе на клавиатуру тоже вирус пролил? – спросилРомановский саркастически. – Вообще-то, вы правы, Игнат Давыдович, вовремясмороженная глупость делает обстановку более теплой, чем не вовремя испеченнаямудрость. Мне вот отсюда видно ваше резюме на экране, что-де стаби–лизиpовались темпы pоста спада pоссийской экономики… Вот сижу и думаю, представляете?Над чем бы ни работал наш Иван Данилович, всегда получается оружие. Да ещетакое, что бьет по своим! Стабилизировались темпы роста спада… круто? Этотолько в нашем русском министерском языке, это я как министр культурки, какговорит разлюбезный Игнат Давыдович, говорю!.. Вот и думаю, стоит ли свеч этотгеморрой?..

Шторх тоже посмотрел на Романовского поверх очков обжигающимвзором, пожаловался:

– Господин президент, его хотя бы приспособить кофе варить!Ну, ни к чему не удается полезному, доброму, вечному!

– Меня и так постоянно преследует мерзкое чувствоперевыполненного долга, – сообщил Романовский.

Медведев буркнул:

– Вы страдаете манией величия, Владимир Дмитриевич!

– Великие люди манией величия не страдают, – возразилРомановский, – они ею наслаждаются. Вы никогда не говорили с гением? А ятак часто с собой разговариваю. А вы, дорогой Игнат Давыдович, назвалиськлизмой – полезайте, полезайте… Видите, господин президент, только прилег, ауже заколачивают!

Я проговорил устало:

– По непроверенным, но заслуживающим доверия агентурнымданным, вы уже три часа созерцаете…

– Так это же какой труд! – запротестовалРомановский. – Я же не просто созерцаю, я мыслю!.. А этим существам нужно,чтобы я микроскопом гвозди… Хотя, конечно, если микроскоп хороший, можно игвозди, но ведь не оценят юмора, грубые… Грубые, серые, материальные. В смысле,нерелигиозные, представляете чудовищ?

Вертинский фыркнул, Медведев презрительно скривился, Шторхвообще не снизошел до реакции на выпад. Я поинтересовался:

– А вы, Владимир Дмитриевич? С вашим бунтарским инстинктомтрудно признать Творца, не так ли?

Романовский негодующе фыркнул:

– Человек, господин президент, рождается с религиозныминстинктом! Без веры и законченной картины представлений о Вселенной человековне бывает. Это можно называть принципами, кругозором, а можно, как это делаетОрест Модестович, вообще никак не называть. Типа, люблю копаться. Это понятно ипочтенно, но вот только любовь к копанию на ровном месте несостоятельна, ипоэтому следуют оправдания – мол, человек сам себя должен переделать, это такаяступень мраморная, с перилами и барельефами, дальнейшей эволюции. То есть ОрестМодестович предполагает, что, когда человек себя изменит и при этом выживет,там, в будущем, другой человек, на порядок выше, будет заниматься чем-тотуманно-радужным, типа возни с измененными и перешедшими на следующую ступеньэволюции мышами. Опять похвально, но чем будет руководствоваться тот,следующий, эволюционно ступивший на мрамор, человек? Ведь светлые идеалы ужедостигнуты. А у него будут свои светлые идеалы и так далее. В принципе, об этомможно писать страницами и томами. И это – псевдорелигия.

Вертинский перебил строго:

– Простите, вас занесло не в ту степь. Вы говорите окаком-то шаманстве, а мы сейчас создаем Церковь имортизма…

– Церковь?

– Ну да. Имортизм уже есть, теперь нужна жесткая структура.Чем остались бы разрозненные христианские секты без Церкви?

– Новых религий, – заявил Романовский, – небывает. Не бывает потому, что религиозный инстинкт – ровесник человечества.Вера была всегда, и дело было лишь в правильной интерпретации того, что человекчувствует по этому поводу. Имортизм не имеет начала и конца, ибо вечен. Онсуществует в момент сотворения мира и в момент конца света – одновременно. Каки три знакомые нам ипостаси Создателя – Творец, Учитель и Дух Святой.

Вертинский спросил ядовито:

– Именно такие?

– Какие удалось увидеть, – отпарировалРомановский. – Станем умнее, увидим больше.

Он говорил очень серьезно, выглядел серьезно, даже вальяжнуюпозу переменил, я ощутил, что на этот раз обошелся без шуточек, на такие темыне шутят, а кто шутит – тот бравирующий независимостью подросток, ему ещевзрослеть, умнеть, начинать понимать что-то помимо того, что уже знает, иуверен, что окончательно постиг всю мудрость мира.

– Ай да Пушкин, – проворчал Медведев, – ай да sonof the bitch! Когда петух утром кричит «ку-ка-ре-ку», он, в общем-то, прав. Напутях истории дорожных знаков нет, так что лучше идти с Богом, чем идти на…навстречу пожеланиям трудящихся. Ладно, вы как хотите, а я пошел, пошел…

Он поднялся, поморщился, отсидел то ли ногу, то ли поясницу.

– Уютно у вас, – пожаловался он. – Потому изасиживаюсь… А дома уже обнюхивают, следы помады ищут! Ну да, на работезадержался, еще что расскажи…

На следующий день проснулся с пренеприятнейшим чувством, чтовокруг меня сгущается некое зло, а я порхаю, аки мотылек, беспечный такой, какнаши зубоскалы на эстраде. Взглянул на небо – чистое, синее, высокое, но ощущениевсе равно такое, будто свинцовые тучи прямо над головой, все ниже и ниже,воздух превращается в студень, клейкую массу, даже пространство и времяпронизаны чувством надвигающейся беды.

На соседнем столе в моем рабочем кабинете самый простойглобус, обычный, школьный. Кажется, достался по наследству от предшественника,я чуть было не выбросил, люблю все сверхсовременное, однако в этом глобусечто-то есть, есть… Смотрю и вижу планету, просто планету. А на ней –человечество, которое мало кто воспринимает как человечество, а больше какблоки: НАТО, исламский мир, Китай, Индия… Россию в этой таблице присобачитьнекуда, от нее обычно отмахиваются, словно эту территорию вот-вот займут другиенароды, так что неча о ней зазря языки трепать.

Еще больше простого народу, кто и до таких высокихабстракций, как блоки или страны, не дотягивается: для них есть, скажем,русские и черножопые, а все остальные как будто не существуют. А то и русскиевроде бы не существуют как русские, а есть москвичи, конечно же – зажравшиеся,петербуржцы – высокомерные бедняки, волковатые тамбовцы, хитрованы рязанцы,уголовный Ростов…