Читать книгу "Я живу в этом теле - Юрий Никитин"

Навстречу шла красивая цветущая женщина. Через плечо изящнаясумочка. В другой руке большой пластиковый пакет с раздутыми боками: женщинабез тяжелой сумки с продуктами уже вроде бы и не женщина, а инопланетянка илишпионка – идет легко, красиво покачивая бедрами. Солнце просветило еелегкое платье насквозь, я увидел ее фигуру, как увидел бы на пляже, в черепечто-то затикало.

А женщина улыбнулась еще издали:

– Привет, Егор! Мир тесен…

– Бася, – сказал мой разумоноситель раньше, чемуспел среагировать я. – Ну, Бася… А я тебя не узнал сразу!.. Ты была самойкрасивой в школе, а сейчас просто расцвела, как… просто слов не найду…

Она остановилась на мгновение передо мной. Ее смеющиесяглаза скользнули по моему лицу, моей груди. Жар опалил мое лицо, кончики ушейзапылали, как раскаленные слитки железа.

Бася, напомнила мне услужливая, когда не надо, память. Бася.Когда мне было пятнадцать… как давно это было!.. а я был еще мал и глуп, хотяпо ночам грезились голые женщины, толстые и потные, ей было тоже пятнадцать, ноона что-то начала понимать раньше. Однажды нас застал теплый летний дождь, мыдобежали, расплескивая лужи, до ближайшего подъезда, вскочили, захлебываясь отхохота, и там, в крохотном предбаннике старого добротного дома, оглядывали другдруга, промокших насквозь, и снова хохотали до изнеможения.

Ее платье прилипло к телу, стало полупрозрачным, а так как вто время как раз пришла мода ходить без лифчиков… Я все еще смеялся, ночувствовал странное смущение: нельзя пялиться, неприлично так таращить глаза,но хотел таращить, чувствовал, что в этом неприличии нет ничего неприличного, иболее того – Бася совсем не против, чтобы я пялился, еще как не против…

И все-таки я с огромным трудом оторвал взгляд, потому что еемолодая крепкая грудь просвечивала ясно и четко, я видел даже розовый ореолвокруг торчащего кончика, размером с горошину, раскаленно-красного, такмучительно зовущего к себе, что во мне все сладко заныло, застонало…

Помню, она вздрогнула, сказала зябким голосом:

– Бр-р-р!.. Какой холодный дождь! Я озябла…

Идиот, это теперь понимаю, что надо было подойти, обнять,согреть своим теплом. Хотя тоже промок, но две такие ледышки, соприкоснувшись,тут же воспламенились бы жарким огнем. Да что там, я уже чувствовал в себеневедомый жар, во мне вскипела вся кровь, тело разогрелось, а неведомый тяжелыйшар быстро смещался книзу.

Я жалко лепетал, что температура воздуха выше двадцативосьми, сейчас все высохнет, мы согреемся, вот туча уже уходит, вот-вот солнце…А сам молил природу, чтобы туча не уходила, пусть еще вот так постоим странно инеобычно в темном парадном, но губы двигались, слова вылетали нужные… уже тогдаговорил и двигался, как заводная кукла, алгоритмик чертов.

Помню, она качнулась вперед, ее мокрое, но теплое существоприжалось к моему, раскаленному, мои руки сами обхватили ее за плечи,сместились на талию, но от сползания дальше я их удержал, сам ужасаясь своейдерзости, и мы замерли. Сердца стучали так громко, что я слышал стук ее сердца,а ее тугая и одновременно мягко-горячая грудь вздрагивала от толчков изнутри,сладостно больно втыкалась в пластинки моего живота.

Ее головка с промокшими волосами лежала на моей груди.Я чувствовал, что от нас валит пар, словно промокшую одежду повесили нагорячие батареи. Тела разогрелись, даже кости накалились, а от моих рук жарперетекал в ее тело, и без того знойное, эти потоки циркулировали по нашимтелам, создав общий круг кровообращения, а с ним и чувства…

Я со сладким ужасом понимал, что если не стану удерживатьсвои руки, то они потянутся к этим упругим жарким яблокам, а потом и вовсеначнут снимать ее трусики, я закрыл глаза, волны жара накатывались на голову,там шумело, как будто ливень грохотал в моей голове.

Она проговорила глухо, прямо в мою грудь:

– О Господи… Так недолго и невинности лишиться!

Голос ее звучал смешливо, надо было говорить иронично, непридавая «этому» никакого серьезного значения, но теперь-то, после столькихлет, я понимал, что это была прямая подсказка половозрелому идиотику.Прижавшись ко мне, она чувствовала, как во мне набухло горячее и подпирает ее вразвилку, сквозь брюки, но я все еще не понимал, что делать дальше… вообще-тосмутно понимал, но не решался… не решался даже решиться.

Я мужественно хмыкнул, мол, как можно такое подумать, а усамого от ощущения близости этой жгучей тайны, что вот-вот раскроется, новаяволна жара прокатилась по телу и тоже остановилась внизу.

– Ну, ты что…

– Ой, что я говорю, – спохватилась она, головку неотнимала, горячее дыхание от ее губ едва не прожигало мне рубашку. – Япросто сама не понимаю, что говорю…

– Да, пустяки, – возразил я. – Я не обращаювнимания.

Идиот, надо было обратить внимание! Не решился, не понял, несреагировал, осел недоразвитый.

Некоторое время мы стояли, обнявшись. Я с ужасом чувствовал,что ярость дождя стихает. Такие ливни не бывают долгими, скоро по мокрой улицевозобновится движение, кто-то войдет в подъезд…

Я чувствовал, как горячая волна жаркого воздуха, словнознойный ветер пустыни, с каждым ее дыханием выжигает на моей груди последниекапли дождя.

– А ты знаешь, две трети девчонок из нашего класса всамом деле… У нас была медкомиссия, так вот, они уже не девственницы…

Мои уши горели, такое слушать стыдно и жутко приятно. Мнеследовало это осудить, она к этому и призывала, но было в этом нечто… нечтоприближающее нас самих к этой опасной жгучей тайне, которую предстоит познать,наши тела уже стонут от желания, от нашей тупости… нет, от моей тупости, так ине сумел переступить эту грань тогда, а переступил на две недели позже сподвыпившей женщиной вдвое старше меня. Идиот, осел, тупарь, интеллигентикнедорезанный!

Сейчас наши взгляды сомкнулись на долгий миг. Я увидел в ееглазах то же самое сожаление. Возможно, она потеряла свою невинность, как и я,совсем не романтично. Мою унесла подвыпившая баба, ее – пьяный слесарь, ноесли бы чуть-чуть тогда качнулось нечто, упала песчинка на другую чашу весов,на чашу моей или ее смелости, то вся моя жизнь могла бы пойти иначе…

– Ну, прощай, Егор, – произнесла она тепло и сгрустью. – Авось еще лет через пятнадцать так же встретимся… Москва нетакая уж и большая.

Я смотрел, как она удаляется, вся пронизанная солнечнымсветом. Ее платье снова стало полупрозрачным, тело двигалось стройное имузыкальное, я видел прежние стройные ноги, только в бедрах раздалась чуть, чтововсе не портило, еще как не портило.

Я смотрел вслед, еще не понимая, почему по телу прошел тотзнакомый холод, который охватывал при приближении к космической бездне. В душенаступило тягостное томление, родилось ощущение огромной потери, невосполнимой,уже никогда и ни за что…