Читать книгу "Список Шиндлера - Томас Кенилли"

Однако самым удивительным во всей этой ситуации, да и в самом Оскаре Шиндлере, которому тирольская шляпа придавала столь живописный вид на обледенелом фабричном дворе, было то, что не в пример Круппу, хозяевам «ИГ Фаббен» и другим предпринимателям, которые пользовались трудом еврейских рабов, Шиндлер вовсе не собирался серьезно разворачивать производство. Он не питал надежд на то, что ему удастся выпускать продукцию на этом предприятии, и не держал в голове цифр предполагаемых поставок.

Хотя четыре года назад он прибыл в Краков с твердым желанием разбогатеть, больше таких амбиций у него не было.

Налаживание производственного процесса в Бринлитце носило лихорадочный характер. Большая часть прессов и станков еще не прибыла, а цементным покрытиям полов еще предстояло долго просыхать, прежде чем они смогут принять на себя груз. Крыло по-прежнему было забито старыми машинами Гофманов. За восемьсот человек, якобы занятых на производстве боеприпасов, Шиндлеру приходилось ежедневно выкладывать те же семь с половиной рейхсмарок за квалифицированного специалиста и шесть рейхсмарок за простого рабочего. Мужская рабочая сила обходилась ему примерно в четырнацать тысяч долларов каждую неделю; когда же появятся женщины, счет возрастет до восемнадцати тысяч.

С деловой точки зрения это было полным идиотством, но Оскар Шиндлер отпраздновал свой невидимый миру успех, водрузив на голову тирольскую шляпу с перышком.

В определенной мере изменилось и личное положение Оскара. Из Цвиттау прибыла Эмили Шиндлер, чтобы жить с ним вместе в квартире на нижнем этаже здания. Бринлитц – это вам не Краков: он был так близок от дома, что их раздельное проживание могло показаться странным. Как добрая католичка, Эмили считала, что надо или признать разрыв меж ними свершившимся фактом, или снова начинать совместную жизнь. Надо признать, они с мужем относились друг к другу терпимо и со взаимным уважением. С первого взгляда могло показаться, что Эмили не играет никакой роли в их супружестве: брошенная жена, которая не знает, как себя вести. Кое-кто пытался высказывать предположения: мол, что могла бы подумать такая женщина, в первый раз увидев, какого рода предприятие возводит Оскар – трудовой лагерь. Тогда еще никто не знал, что даже в улучшении жизни на «Эмалии» был ее хоть и скрытый, но весомый вклад, пусть он даже состоял в следовании указаниям мужа, а не ее собственных идеях.

Ингрид прибыла с Оскаром, чтобы работать на новом заводе в Бринлитце, но сняла квартиру вне пределов лагеря и пребывала в нем только в рабочие часы. В их отношениях наступило определенное охлаждение – она никогда больше не жила с Оскаром под одной крышей. Но она и не испытывала к нему никакой враждебности: за прошедшие несколько месяцев Оскар нередко навещал Ингрид в ее квартире.

Пикантная Клоновска, убежденная польская патриотка, осталась в Кракове, но опять-таки сохранила с Оскаром хорошие отношения. Он навещал ее во время визитов в Краков, а она, в свою очередь, смогла помочь ему, когда СС стало причинять ему неприятности.

Надо признать, что его отношения с Ингрид и Клоновской сошли на нет самым лучшим образом, без обид и горечи, но было бы ошибкой считать, что он стал семейным человеком.

В день, когда в лагере появились мужчины, он доверительно сообщил им, что ожидается и прибытие женщин. Он предполагал, что задержка в пути у них будет несколько более длинной, чем у мужчин.

Но путешествие женщин обрело иной характер.

Проделав недолгий путь из Плачува, локомотив протащил состав, в котором находилось несколько сотен женщин, сквозь арку ворот Аушвица-Биркенау. Когда раздвинулись двери теплушек, они очутились на огромном пустом плацу, по обе стороны от которого лежала территория лагеря, в окружении опытных эсэсовцев, мужчин и женщин, которые, спокойно обращаясь к ним, стали сортировать новоприбывших. Селекция проходила с наводящей ужас деловитой отрешенностью. Когда женщины медлили, их подгоняли дубинками, но удары наносились безо всякой озлобленности – всего лишь средство для наведения порядка. Для отдела СС на железнодорожной станции Биркенау это составляло привычные рабочие обязанности. Они уже вдоволь наслушались молений и убеждений и знали все уловки, которыми их пытались отвлечь.

Стоя в лучах прожекторов, женщины подавленно спрашивали друг друга, что все это может означать. В растерянности они даже не замечали, что их обувь была полна грязи – неотъемлемого элемента концлагеря в Биркенау, но все же обратили внимание, что одна из надзирательниц СС, показывая на них, сказала врачу без военной формы, который проявил к ним интерес: «Schindlergruppe!» После чего щеголеватый молодой врач отошел, оставив их на какое-то время.

Волоча ноги, они добрались до вошебойки, где по приказу строгой молодой эсэсовки с дубинкой им пришлось раздеться.

Мила Пфефферберг была напугана слухами, которые к тому времени довелось слышать многим заключенным рейха – что сейчас из некоторых рожков в душевой может пойти смертоносный газ. И какова же была ее радость, когда на них хлынула всего лишь холодная вода!

Многие предполагали, что после помывки им нанесут татуировку – они были отлично осведомлены об этом правиле Аушвица. СС наносило татуировку на руку, если собиралось использовать человека. Если же кому-то предстояло быть перемолотым смертоносной машиной рейха, то эсэсовцы не утруждали себя маркировкой людей. С тем же самым поездом, который доставил женщин из списка, прибыло еще две тысячи женщин, которые, не относясь к Schindlerfrauen, прошли обычную селекцию.

Ребекка Бау, которая не попала в список Шиндлера, миновала смерть и получила свой номер, и крепкая, сильная мать Иосифа Бау также вытянула «счастливый номер» в убийственной лотерее Биркенау. Еще одна девочка из Плачува, пятнадцати лет, рассматривая полученную татуировку, радовалось, что ей выпали две пятерки, тройка и две семерки – цифры, освященные еврейским календарем. С татуировкой они могли покинуть Биркенау и попасть в один из рабочих лагерей Аушвица, где существовал хоть какой-то шанс остаться в живых…

Но женщинам из списка Шиндлера не делали татуировок, им было приказано одеться и направиться в барак без окон в женской части лагеря. Здесь, в центре помещения, стояла на кирпичах склепанная из железных листов буржуйка. Она была единственным удобством в бараке. Нар тут не было. Schindlerfrauen пришлось спать по двое и по трое, прижавшись друг к другу, на тощих соломенных матрасах. Глиняный пол весь был в подтеках воды, и порой она поднималась так высоко, что матрасы и рваные одеяла промокали насквозь.

Это был дом смерти в центре Биркенау.

Окоченевшие, они лежали, стараясь забыться в тревожном сне, окруженные залитыми грязью пространствами лагеря смерти…

Мечты о месте их окончательного прибытия, о деревушке в Моравии спутались и сбились.

Женщины словно оказались в каком-то огромном фантастическом городе. На этот момент в нем временно пребывали более четверти миллиона поляков, цыган и евреев. Многие тысячи находились в Аушвице-1 – меньшем по размерам, но раньше всех возникшем тут лагере, в котором жил и комендант Рудольф Гесс. А в огромном промышленном районе, именовавшемся Аушвиц-3, работали несколько десятков тысяч человек – работали, пока окончательно не выбивались из сил, после чего их уничтожали, а на их место привозили других…