Читать книгу "Послезавтра - Аллан Фолсом"

Осборн – другое дело, тут я с тобой согласен. Он мстит за отца. У него нет ничего общего с полицейскими, подозреваю, Маквей и другие его просто используют в своих интересах. Плохо, что Осборн здесь. Слепая ярость в принципе может испортить игру… – Шолл повернулся к фон Хольдену, и в ярких лучах солнца тот увидел глубокие морщины, прочерченные временем на его чеканном лице. – Они сейчас под надежной защитой. Найди их, следи за ними. В какой-то момент они попытаются встретиться со мной. Попросят назначить время и место, где мы могли бы поговорить. Это – наш шанс. Мы придумаем, как их обезвредить. А вы с Виктором поступайте, как и предполагалось первоначально. А пока – отправляйся в Цюрих.

Фон Хольден отвел глаза, потом снова взглянул на патрона.

– Мистер Шолл, вы недооцениваете их.

До этой минуты Шолл был спокоен и деловит. Мягко поглаживая кошку, он хладнокровно излагал свои соображения. Но тут кровь бросилась ему в лицо.

– Думаешь, мне нравится, что мы еще не разделались с ними или что Джоанна создает проблемы? А это, Паскаль, твоя вина!

Кошка в руках Шолла, напуганная его резким голосом, напряженно выгнула спину и попыталась вырваться, но он крепко держал ее, машинально продолжая поглаживать шелковистую шерстку.

– Это все на твоей совести, и ты еще смеешь возражать мне! Разве ты установил, зачем эти люди приехали в Берлин? Разве ты определил, какие цели они преследуют, и предложил план действий?

Шолл не сводил глаз с фон Хольдена. Любимый сын, никогда не совершавший ошибок, встал на ложный путь. Шолл не просто испытывал разочарование, он считал, что его просто предали, и фон Хольден это понимал. Он помнил, как Шолл отстаивал его кандидатуру на пост шефа службы безопасности Организации, спорил с Дортмундом, Салеттлом и Ютой Баур. Шолл ввел его в узкий круг руководителей, главных лиц Организации. На это ушли месяцы, и Шолл добился своего. Ему пришлось пообещать, что они пожизненно сохранят свое положение, но люди стареют, доказывал он, нужно подумать о будущем. Величайшие империи рушились за ночь, если не был определен строгий порядок передачи власти. У Организации есть будущее – есть чета Пейперов, Ганс Дабриц. Генрих Штайнер, Гертруда Бирманн. Но пока Организация прежде всего нуждается в защите изнутри. Шолл знал фон Хольдена еще ребенком. Подходящее происхождение, хорошо обучен, не раз доказывал свою преданность и свой профессионализм. Ему можно было доверять.

– Сожалею, что разочаровал вас, – прошептал фон Хольден.

– Паскаль, – смягчился Шолл, – ты знаешь, что я отношусь к тебе как к сыну. – Кошка снова расслабленно дремала у него на руках. – Но сегодня я не могу говорить с тобой как с сыном. Сегодня ты – Leiter der Sicherheit и несешь полную ответственность за безопасность всей операции.

Внезапно Шолл схватил кошку за шкирку, вытянул руку вперед, и она повисла за перилами балкона восьмого этажа, над стремительно проносящимися по Фридрих-штрассе машинами. Кошка истошно мяукала и извивалась, пытаясь ухватиться за руку Шолла.

– Мои приказы – для тебя закон, Паскаль.

Кошка когтями полоснула его запястье, оставив глубокие борозды на тыльной стороне руки.

– Закон. Это ясно? – Шолл не обращал ни малейшего внимания на ошалевшую от запаха крови кошку, продолжавшую терзать его руку. Из глубоких царапин лилась кровь, но Шолл не сводил глаз с фон Хольдена. Он не чувствовал боли, сейчас для него никого и ничего, кроме фон Хольдена, не существовало. Он требовал абсолютного подчинения. Немедленно. И постоянно. Пока он жив.

– Да, сэр. Ясно, – выдохнул фон Хольден.

Шолл еще несколько секунд пристально смотрел на него, потом тихо произнес:

– Спасибо, Паскаль…

Рука его разжалась, и кошка с отчаянным визгом камнем полетела вниз. Шолл поднял руку, и кровь из глубоких царапин полилась вниз, под белоснежный манжет рубашки.

– Паскаль, – ровным голосом произнес Шолл, – когда придет время, прояви уважение к молодому доктору. Убей его первым.

Глаза фон Хольдена метнулись от окровавленной руки к лицу Шолла.

– Да, сэр, – выдохнул он еще раз.

Потом, будто следуя какому-то древнему ритуалу, фон Хольден опустился на колени и взял в свои руки израненную ладонь Шолла. Поднеся ее к губам, он начал слизывать с нее кровь. Сначала с пальцев, потом с ладони, потом с запястья. Он медленно, не торопясь слизывал кровь, чувствуя, что Шолл пристально наблюдает за ним. Наконец Шолл одобрительно сжал его пальцы и убрал руку.

Фон Хольден еще несколько секунд молча стоял на коленях, потом поднялся и вышел, оставив Шолла в одиночестве наслаждаться победой над чужой волей.

Глава 88

Лондон, 7.45

Милли Уайтхед, грудастая сиделка, пользовавшаяся особой симпатией Лебрюна, закончила обтирать его губкой и начала взбивать подушки в изголовье постели. И тут в палату вошел Каду, выглядевший очень импозантно в своем форменном кителе.

– В аэропорту быстрее пропускают, когда ты при всех регалиях, – с усмешкой объяснил он свой официальный вид.

Лебрюн пожал руку старому другу. Пластиковые трубки, по которым поступал кислород, все еще торчали у него в носу и мешали разговаривать.

– Я, собственно, не к тебе, у меня свидание с этой милашкой, – игриво произнес Каду, подмигивая сиделке. Довольно зардевшись, Милли хихикнула, покосилась на Лебрюна и вышла.

Подтянув стул поближе к кровати, Каду сел.

– Как дела, дружок? Как тут за тобой ухаживают?

Следующие десять минут прошли в воспоминаниях – детские шалости, лучшие друзья, девушки, с которыми они встречались, жены, дети… Каду вспомнил, как они сбежали из дому, чтобы вступить в Иностранный легион, и как потом их доставляли назад двое настоящих легионеров – беглецам в ту пору было по четырнадцать… Каду хохотал от души и вспоминал все новые и новые истории, стараясь позабавить раненого друга.

И все время, пока он непринужденно болтал, указательный палец Лебрюна был на курке револьвера 25-го калибра, нацеленного под одеялом в грудь Каду. Предостережение Маквея звучало недвусмысленно: Каду – не добрый старый друг, приятель с юношеских лет, а опытный конспиратор, работающий на группу, как они теперь называли таинственную преступную организацию. Он организовал прикрытие для внедрения в Интерпол Класса и Хальдера, и не исключено, что он организовал покушение на Лебрюна и его брата. Если Маквей прав, то Каду пришел убить его.

Но пока Каду беззаботно болтал и смеялся, вспоминая детство, Лебрюн спрашивал себя: не ошибся ли Маквей? И кроме того – как мог Каду рассчитывать безнаказанно разделаться с ним, когда у открытой двери палаты круглые сутки полицейский пост?

– Старина, я хотел бы выкурить сигаретку, – сказал Каду, вставая, – но дымить здесь нельзя. – Он взял свою фуражку и пошел к двери. – Спущусь в вестибюль, а минут через десять вернусь к тебе.