Читать книгу "Солнце любви - Нэн Райан"

И при всем том Эми страдала как никогда раньше. Испытывая к себе самой куда большее отвращение, чем к черствому язвительному капитану, терзаясь неизбывным чувством вины, она тем не менее находила ни с чем не сравнимое упоение, проводя в его объятиях ночные часы. Их пылкие соединения ничем не напоминали то, что было между ними в юности.

Тогда они оба были невинны и неопытны, и они вместе учились любить друг друга. Они были неловкими и неискушенными; они ничего не знали о том, как давать и получать наслаждение сполна.

А этот мужчина с суровым лицом… с ним все было совсем по-другому. В высшей степени умелый любовник, Кинтано был способен довести ее до сладостного опустошения — и добивался этого самыми разными способами. В частых актах их безумного слияния он подстрекал ее совершать такие действия, о которых и речи не могло быть, когда она делила ложе с мужем. И, понимая всю свою вину, она со стыдом признавалась себе, что эти действия не вызывают в ней отвращения. Она получала невероятное удовольствие от каждого сладострастного порыва, соединявшего их в единое целое, от каждого — пусть даже пугающего — телесного выражения ненасытного голода плоти, который они столь рьяно старались утолить.

Тем не менее она постоянно убеждала себя, что ненавидит жестокого капитана. Ненавидит себя — за то, что разделяет его неостывающий жар: ведь это непростительный грех — делать то, что делают они, когда ни один из них не питает к другому даже тени человеческой привязанности! Ненавидит его за то, что он делает ее шлюхой, ведь именно шлюхой она должна себя считать по его милости. Ненавидит душные ночи, когда она столь постыдно себя ведет.

Ненавистными были для Эми ночи, когда Луис занимался с ней любовными утехами. Но еще более ненавистными были ночи, когда он этого не делал. Капитан оказался сущим виртуозом в искусстве отмерять не только наслаждение, но и муку — и ни на минуту не позволял Эми обрести хоть какое-то равновесие. Словно видя насквозь ее истерзанную душу, он безошибочно угадывал моменты, когда она больше всего жаждала его прикосновения.

И тогда он отнимал у нее эту радость.

Долгими жаркими бессонными ночами, когда она сильнее всего стремилась к нему, нуждалась в нем, Луис не приходил к ней в спальню. Зная, что она томится в ожидании, он неторопливо прогуливался вдоль стен асиенды, и огонек его сигары светился в ночи, как маяк.

В иные ночи он приходил. Приходил лишь для того, чтобы раздеться донага и уснуть рядом с ней. Чтобы вздыхать и потягиваться, заставляя ее изнемогать от желания.

И не прикасаться к ней, зная, что ее терзают адские муки, что ее сжигает жажда его близости. А потом, когда она меньше всего ожидала этого, когда жар в ее крови начинал понемногу остывать, тогда он властно привлекал ее к себе и вновь возносил в райские кущи.

В одну из таких ночей, беглым поцелуем коснувшись босой пятки Эми, Кинтано поднялся с кровати, натянул штаны и сказал:

— Не вставай. Я сейчас вернусь.

Он вышел из спальни. А когда вернулся, в руках у него была высокая стопка больших коробок, которые он расставил перед Эми на кровати. Эми, которая сидела прислонившись к спинке изголовья, вопросительно взглянула на Луиса.

— Это тебе, — сказал он и поставил одну из коробок ей на голые коленки.

Любопытная, как дитя, Эми подняла крышку, отогнула складки упаковочной бумаги и вынула из коробки самое умопомрачительно красивое вечернее платье из всех, какие ей довелось повидать на своем веку.

То был шедевр из переливающейся на свету золотистой тафты с плотно облегающим лифом. Глубокий вырез оставлял открытыми плечи, на руки ниже выреза набегали от лифа несколько косых складок. Согласно самой последней моде, линия талии была завышена, а юбка — более узкая, чем то дклалось раньше, — расклешена сзади.

Эми не могла сдержать восторг. Ее синие глаза так и сияли, когда она держала перед собой это восхитительное платье, откровенно любуясь им.

Обращаясь скорее к себе самой, чем к Луису, она тихо проговорила:

— Никогда не видела ничего подобного. Как красиво! Даже не помню… какое же платье я в последний раз…

Луис наклонился и забрал платье у нее из рук:

— Встань и примерь его.

Эми немедленно вскочила с кровати:

— Наверное, мне нужно надеть корсет… и сорочку, и нижнюю юбку, и…

— Сегодня тебе ничего не нужно надевать под платье.

Он взял ее за руку и повернул, потом поднял платье, надел его на Эми и одернул подол вниз. Разгладив ткань по фигуре и ловко застегнув крючки короткого, плотно облегающего лифа, Луис приказал:

— Повернись.

Ее руки благоговейно пробежались по юбке из тафты. Обратив к Луису лучистые глаза, Эми сказала:

— Сидит просто великолепно! Как будто специально для меня сшито!

— Оно действительно сшито специально для тебя.

— Для меня? Но как ты…

— Однажды в Сандауне я встретил твою приятельницу, Диану Клейтон. Она была одета очень красиво; мне всегда хотелось видеть тебя в платьях именно такого стиля. Она назвала мне имя и адрес своей портнихи в Сан-Антонио. Я и послал туда одного из моих людей с твоими мерками, чтобы он заказал дюжину платьев.

Временно позабыв об истинной природе своих отношений с Луисом, Эми так и ахнула:

— Ты хочешь сказать, что заходил с Дианой в гостиницу и все, чем вы там занимались, было…

— Чем же еще?..

Он пожал плечами. Но она успела уловить тень самодовольства, промелькнувшую у него во взгляде, когда он заподозрил, что она его приревновала. В свою очередь, он поинтересовался:

— Но ты-то каким образом узнала, что я был в гостинице с мисс Клейтон?

— Ах… да, в общем, это не важно… А можно мне посмотреть остальные? — спросила она и, отступив от него на шаг, подняла крышку другой большой коробки.

Великолепное платье из шелка абрикосового цвета, со смелой горизонтальной линией выреза. Потом — из светло-голубого файдешина, с рукавами модного покроя «пагода» и тонким кружевом, обрамляющим глубокий треугольный вырез. Желтое атласное, с глухим воротом до подбородка, длинными узкими рукавами, узким лифом и спинкой, открытой чуть ли не до талии.

Луис стоял, прислонившись мускулистым плечом к угловому столбику кровати, и наблюдал за Эми, с великим воодушевлением разглядывающей новые платья. Она настоящая женщина, снисходительно думал он, женщина с головы до пят. Ей и в голову не приходило прибегнуть к каким-либо фальшивым уловкам, чтобы скрыть радость, которую она испытывала при виде этих новых роскошных нарядов.

Сейчас она, босая, стояла в вечернем платье из золотистой тафты; растрепанные волосы падали ей на лицо, и она выглядела как настоящий ребенок. Как взбудораженная маленькая девочка, которой только что позволили посмотреть, что же положил ей Санта-Клаус под рождественскую елку.