Читать книгу "Подружка №44 - Марк Барроклифф"

– Скажи только: «Извините, я все это выдумал».

Он недобро усмехнулся, как римский император при виде плененного короля.

В 12.40 нас с Джерардом вызвали по отдельности, из чего я заключил, что наше заседание последнее перед обеденным перерывом. Зал оказался просторный. Я опустился на один из, кажется, десяти рядов перед насестом для стервятников в мантиях и париках – длинной скамьей на три судейских места. На стене позади для пущего устрашения висел королевский герб. За мною развалился чернокожий парень, явно умственно отсталый, который нервно ковырял в носу. За ним сидел репортер с блокнотом, белый, лет двадцати трех. Этот тоже ковырял в носу. Я задумался, не знак ли то уважения к суду и не должен ли я последовать их примеру. Репортер, по-видимому, был студентом; настоящие репортеры теперь в суде показываются крайне редко.

Секретарь, впустивший меня в зал, рявкнул: «Сидеть!», как будто мы уже находились в тюрьме. «Интересно, – подумал я, – а как же презумпция невиновности?» По-военному чеканя шаг, секретарь (или курьер?) промаршировал по проходу к судейской кафедре и опять обернулся ко мне. «Встать!» – распорядился он без всяких «пожалуйста», «будьте любезны» или «не могли бы вы». Я счел за лучшее не высказываться по поводу новых правил хорошего тона и сделал, что велено. Есть в залах суда нечто такое, что заставляет вас почувствовать себя виновным, даже если вы действительно виновны, но ваш дух укрепляет уверенность в скором оправдании.

Меня привели к присяге, затем невежа-секретарь зачитал вслух обвинительный акт и спросил, признаю ли я себя виновным.

Если честно, я думал, что успею целиком выпалить «не признаю» раньше, чем Джерард сообщит суду о своих злостных фантазиях. Однако я лишь вымолвил «не» и перешел к «ви…» при молчаливом непротивлении Джерарда, как вдруг он не выдержал.

– Простите, я… – Он заикался, не желая повторять за мной слово в слово: – Я все выдумал, это неправда, этот человек невиновен. И собака тоже. Особенно собака.

Беда заключалась в том, что обвинительный акт он не читал. Мне действительно вменили нанесение телесных повреждений, но этим не обошлось. Кроме того, я держал дома опасную для окружающих собаку, чья порода входила в список особо опасных. Поскольку Джерард в свое время внимательно следил за делом кокер-спаниеля Труди, приговоренного к высшей мере наказания за брошенный на почтальона печальный взгляд, то, разумеется, сознавал, чем может обернуться для старины Рекса, если его заочно подвергнут суду и объявят виновным. Разумеется, Джерард мог сказать, что собака его не кусала, а глаз подбил я, но это требует живости мысли, несвойственной таким, как я и он. Ну и, конечно, продолжай он упорствовать в обвинениях, я, смолоду наученный полицейскими сериалами, знал, как поступать с теми, кто меняет свои показания наполовину. «Он сознался в одной лжи, как же верить остальным его словам?» – вот на что надо упирать.

Главный из трех судей, средних лет добряк с манерами чувствительного педераста, снял забавные очки с полукруглыми стеклами – такие носят люди, которых беспокоит, что их не принимают всерьез, – и долгим взглядом посмотрел на Джерарда.

– То есть вы говорите, что лгали, когда выдвигали данные обвинения против ответчика? Так следует понимать ваши слова?

– М-м, – глухо промычал Джерард.

– Что?

– Да.

Он уже запустил обе руки под футболку и яростно расчесывал грудь.

Судья зашептался с двумя другими. Я стоял у своей скамьи, сдерживая эмоции. Если б я носил очки, то сейчас мог бы небрежно протирать их. Но я лишь вытянул губы трубочкой, будто для свиста, и подмигнул Джерарду.

Судья обратился к цивилизованному и остроумному полицейскому, который все же выглядел серьезнее, чем в тот день, когда конвоировал меня в участок:

– Констебль, арестуйте этого человека за трату вашего служебного времени. Нет, погодите, у меня есть идея получше.

И повернулся к Джерарду:

– Я решительно возражаю против той ерунды, с которой вы пришли в суд. Пустая трата денег налогоплательщиков. – Платить налоги не любит никто, но для представителя закона, как видно, это было особым мучением, сравнимым для нас разве что с каторжными работами. – Я обвиняю вас в неуважении к суду и, видимо, не имею иного выхода, чем в назидание прочим заключить вас под стражу.

– То есть в тюрьму, – шепнул я (вдруг Джерард не разобрался со словом «заключить»). Хотя, вообще-то, у него университетский диплом. Меня потрясло, что его решили посадить, и было немного страшно, как подействует на него тюрьма. Впрочем, наряду с этими благородными мыслями думалось и другое: «Победа, полная и окончательная».

Джерард топтался рядом с видом мальчика, объевшегося именинным пирогом. Я справился с искушением гаркнуть: «Подбери мыло, белый парень». Между тем судья принес мне извинения за беспокойство и напрасный вызов в суд.

– О, что вы, ваша честь, – возразил я, – мне было очень приятно. Честное слово.

17НЕКРАСИВО

Должен заметить: мало что в жизни доставило мне столько удовольствия, как визиты к Джерарду в тюрьму. Я не раз упрашивал Элис составить мне компанию, но она не соглашалась, мотивируя отказ тем, что сидеть ему всего две недели, и, если мы заявимся к нему вдвоем, это явно не сделает его счастливее.

– Подумай, – возражал я, – ведь это сделает меня счастливее вдвое!

Но Элис была тверда.

Брикстонская кутузка – приличных размеров тюрьма Викторианской эпохи, когда наказание считалось не в пример важнее исправления. Впрочем, в нынешних исправительных учреждениях важнее всего наличие свободного места для отбросов современного цивилизованного общества.

Таких, как Джерард, сюда обычно не отправляли – для мелких правонарушителей из среднего класса условия здесь неподходящие, – но, поскольку срок ему дали ничтожно малый, девать его было просто некуда. Так Джерард оказался в тюрьме по месту жительства, в компании уличных грабителей, наркоторговцев, квартирных воров, мальчиков по вызову и сутенеров. Когда я увидел его в большой комнате для свиданий (точь-в-точь как по телевизору), он держался просто замечательно, вот только волосы у него были грязноваты. Я забеспокоился, те ли средства по уходу выдают ему в тюремной парикмахерской, но он лишь поджал губы и буркнул:

– Две недели вполне можно обойтись без душа.

Странно: то ли дело в грязи, то ли ум Джерарда занимали какие-то важные мысли, но чесаться он, кажется, перестал.

– Ну что, – спросил я, – ночью тебя никто не согревает?

– Никто, – отрезал Джерард. – И вообще по сравнению с тобой мои сокамерники – люди прекрасно воспитанные.

– Знал бы, что ты будешь злиться, не пришел бы, – сказал я, имея в виду совершенно противоположное.

– Они опрятнее тебя, – продолжал он, пропустив мою колкость мимо ушей. – Я сижу с парнем, осужденным за вымогательство с угрозами, и с поджигателем, и они оба опрятнее, чем ты.