Читать книгу "Захват Московии - Михаил Гиголашвили"

…Нет, Стоян не такой. Он стоящий парень. Он белый и плотный, а не чёрный и худой. Тогда кто? Алка? Обидно, если она — мне так хорошо с ней… Но если она — то как её брать-взять горничной? Она же всё раскрадёт!.. Нет, мама не согласится, а в отеле «У мамы» мама — главная. Да и папа не уволит фрау Клее, хотя сам же недавно нашел вплетенные в спагетти волосы явно с её головы — оказывается, она забыла шапочку надеть, а волосы с неё так и сыпятся, да и понятно — старая, скоро 50… Это волосы — как в том анекдоте, что дедушка Людвиг любит рассказывать, как одна покупательница обнаружила в булочке волосы и пришла делать скандал. Пекарь ей говорит, что это бывает, что в муку иногда попадают волосы от мешков, в которых приходит мука, пусть она не беспокоится, это волосы от мешковины, «die Haare sind vom Sack»[75], на что покупательница покраснела: «О, извините, я совсем не подумала о том, что у вас в пекарне так жарко, что вам приходится работать голыми!..»

Есть еще вариант, что взяли Алка о Стояном, вместе… Или какие-то третьи-четвёртые лица типа портье и этого… владельца, что ругал меня сегодня. Да, зашли в номер, взяли и ушли. И взяли не всё, а часть, как те цыгане или племянник портье, чтобы всё тихо и спокойно было… Если всё взять, я и в милицию могу пойти… Ну да, если б я остался без денег и документов, вынужден был бы идти в милицию… Кстати, портье при моем въезде сказал, чтобы дорогих вещей в номере не хранить. А где их хранить-охранить? С собой таскать?.. Или этому портье отдать?.. Потом рыщи-плещи… Я скажу: «Где моя вещь?» — а он скажет: «Ничего вашего у меня нет, откуда, от верблюда, что ли?..» Я скажу: «Я вам давал мою вещь на охранение?» — а он ответит: «Давали, да не дали!» Иди и спорь потом с глаголами, совершилось действие или нет!.. Нет, прав Исидор, от глаголов лучше избавиться, одни неприятности от них…

Алка… Такая видная, красивая… Вот о такой, видавшей пейзажи, мечтал тот маленький человекачёк из кафе «Уют», что пропал навсегда в подъезде… Он хотел, чтоб такая была… бывалая-давалая… сочеталая-шалавая… а молодых девушек не надо. Алка вчера рассказывала, что её в Москву старшая сестра отправила, сказала, чего ей в Холмогорах тереться, замуж её не возьмут, каждая собака как облупленную знает, да и проку с этих пьяниц ноль, ты баба видная, езжай лучше в Москву, там тебя оценят, может, и какого Рабиновича подцепишь, цап-царап… а тут, даже если замуж выйдешь, то будешь всю жизнь мудохаться с пьяницами, как я, беспросветница…

И Алка довольна: Рабиновича пока не цап-царап, но стабильный заработок есть — в Москве у мужиков, слава богу, стоит хорошо, потому что бабло есть. («Когда у мужика бабла нет, у него и бобовина стоит плохо, не до того ему, мозги проблемами заняты», — объяснила, с чем я был не согласен и привёл в пример Африку, где бабла нет, а у всех стоит. «Так это от беспросвета, другая крайность», — терпеливо пояснила она.) Даже откладывать получается, и сестре-мученице иногда посылать. Даже дядь-Колю она не забывает — то детского питания ящик отправит с проводницей, то памперсы передаст с оказией, ему много не нужно… А Стоян — для удовольствия бычок, как скажет: «Лягай в ляглоту!»[76]— так «аж сердце малофьей омывается». Такие ля-ля-тополя…

Мобильник заряжен. Я отсоединил его. Голод беспокоил всё сильнее. Время шло к полудню. Надо посмотреть, осмотреться. Я подошел к окну, чтобы узнать, какая погода в столице и как одеты пешеходы на широких улицах Москвы.

И вдруг увидел, как через улицу, на зелёный свет, медленным шагом переходит — и идёт к гостинице — Исидор в кожаном плаще и фуражке. За ним Фрол и какой-то боец в чёрном ведут (даже тащат) под руки маленького тёмного субъекта. Фрол несёт в другой руке что-то вроде плаката.

Их не хватало! Только предупреждал злой голос, что третьих не должно быть, а тут — целых сколько?!

Я отбежал от окна. Что делать? Не открывать? Но портье знает, что я дома! Может быть, портье их не впустит?.. Или позвонит мне — к вам пришли — а я спущусь и отдам им их рюкзак с листовками: «Извините, в номер пригласить не могу, у меня дама»… И они уйдут, что же еще, не будут же ломиться в номер?.. Они хотят свои вещи, вот и всё. Всё в порядке!

Но что-то настойчиво выкрикивало во мне, что ничего не в порядке. Кого они ведут? Что им надо? Я не знал, что делать. Убежать? Но куда и как? Они уже внизу. Я — в пижамных брюках, тапочках, майке. Не успею никуда. Хоть бы их задержал портье!..

Я приоткрыл дверь в надежде услышать снизу перебранку. Но вместо этого услышал тишину, а потом шаги по черной лестнице, в обход лифта. Вот они появились в коридоре. Первым шагал Исидор, как заведенный. Фрол и другой тип тащили какого-то маленького монголоида с ссадинами на скулах, он вырывался:

— Киюта ити?.. Чито? — на что Фрол говорил ему:

— Молчи, чурятина, пока жив, — а второй боец тащил молча, и вдруг, так же молча, дал монголу с размаху по уху, отчего его приплюснутая голова отлетела на плечо, что-то хряснуло, а он смолк, испуганно озираясь, как птица.

— Салют, господин бакалавр! — сказал Исидор и вошел в не открытую мной дверь; за ним ввалились эти трое.

Фрол, оставив монгола, закрыл дверь на ключ:

— Чтоб не сбежал! — и возмущенно показал мне криво оторванную от ящика коричневую продолговатую картонку, где печатно было написано:

ОЧИН ХАРОШИ КУСНИ ПАМИДОРИ 100 рубли

— Видал, что делают? Мы шли к тебе листовки забрать, у нас сегодня в три акция на рынке, вот радикалы подготовили. — Фрол кивнул на черного типа (тот, с надвинутой на лоб шапочкой, в это время обыскивал дергавшегося, как курица, монгола с кустишками щетинок на лице). — Идём, видим — этот чуркан стоит, помидоры продает, под вот этой табличкой… — И Фрол хлопнул монгола по лицу картонкой. — Ну, томаты потоптали, вишь, грязь, — (ботинки у него и у радикала были в красных ошмётках), — а самого взяли в плен, чтобы штраф заплатил…

— Штраааф! Ты пооняяял? — тем противным тоном, что я ненавижу, сказал радикал.

— Киакой шитираф?… Я уше мента заплацивал…

— Пасть закрыл, я сказал! Штраааф!

Радикал силой усадил монгола на стул, дал ему по макушке. Он стоял над ним вплотную, почти упираясь в лицо ширинкой своих чёрных брюк со множеством карманов. Монгол клацнул зубами, щелочки глаз превратились в ниточки.

Это всё мне очень не понравилось, я решительно направился к Исидору:

— Знаете… здесь… уборки всякие… уже звонили… третьих лиц… — но Исидор рукой отстранил меня:

— Позвольте! Кто звонил? Портье? Внизу никого нет… — И добавил, помягче: — Да вы не переживайте. Ребята ему диктант дадут, он напишет, ошибки сосчитаем, он расплатится — и пойдет под свои нары, где он там обитает… И всё. Я ему сейчас объясню. Денис, оставь его! Дай картонку! — Исидор нагнулся над сидящим монголом — Ты меня понимаешь? По-русски говорить можешь?