Читать книгу "Летописи Дорна. Белый воин - Алексей Осадчук"

Особого удивления от приказа о переходе чужака под его командование он не испытал. После того боя за воротами Олав Рысь уже ничему не удивлялся. И когда очнулся в теплой норге под присмотром друидов, и когда конунг дал ему десяток из сотни стрелков, удивления не было. Раз Творец сохранил ему жизнь — знать, еще рано ему за Берег. Правда, было чувство, будто стал он другим. Вроде бы и тот же — ан нет. Часто ловил он на себе странные взгляды своих сородичей-лоримов. Смотрели на него теперь по-иному. Не так, как ранее. Будто не Олав Рысь был пред ними, а совсем другой человек — чужой, что ли. И так это было приметно, что сердце рвалось на части от горькой боли. Только побратимы — старший, Валдо Белоус, да новый, с которым они побратались совсем недавно, Хальви Сова, — по-братски тепло относились к нему.

Что ж, сколько ни сверши подвигов за свою жизнь, сколько ни старайся — все равно останешься сыном своего отца. И Олав Рысь навсегда останется сыном Рипея Рыжеуса, предавшего свой род. Только одна отрада: сестренки младшие по закону и слову конунга не понесут на себе более бремени позора, смытого кровью. Заберут их мужья в свой род и даже не вспомнят о прошлом. На то и закон лоримов.

Нынче увидел пред собою Олав такого же чужака, как и он сам. И гордо стоял он перед сотником! И столько силы было в его твердом взгляде, что почудилось Олаву, будто не они, а именно этот странный чужак решает, кто здесь чужой. А уж когда увидел он, как легко пришлый воин держит свой меч, да услышал голос, похожий на рык ра-хана, враз почуял — изменилось что-то в его жизни. Бежали недолго. По пути к лагерю к полусотне присоединялись все новые и новые люди — и воины, и простые мужики, вооруженные кто рогатинами, кто топорами, а кто и луками. Шум и страшный рев, доносившийся из лагеря, был слышен даже на подходе.

Стана стрелков еще не было видно, но в сердце уже зрело острое чувство ужаса предстоящей схватки. Олав на бегу отдавал воинам, что были в бронях, наказы выходить вперед, а стрелкам готовиться к стрельбе. Другие десятники, вторя Олаву, раздавали те же приказы остальным. Хотя все и так понимали, что к чему.

Когда наконец показался лагерь, или, скорее, то место, где он был раньше, впереди бегущие воины на мгновение запнулись. Такого еще никто никогда не видел. Тарков было много, очень много. Но одно дело, когда враг за стенами, а тут — вот он, прямо перед тобой. Они огромной серой волной поглотили все пространство напротив. Ни шатров, ни навесов больше не было. Спящие после ночной варты воины были просто растерзаны.

Олав почувствовал, будто ему за шиворот высыпали горсть кусачих красных муравьев. Оглянувшись на миг, он увидел, что его воины — в том же состоянии, что и он. Это, как ни странно, выдернуло его из холодных тисков ужаса, и он стал громко, стараясь, чтобы его голос не дрожал, выкрикивать команды на построение. Глядя в лица своим подчиненным, Олав читал в их глазах первобытный ужас, но были и такие, что смогли переступить через страх. В их взглядах теплился огонь гнева и ярости.

Рысь видел и чужака — среди серых тел врагов. Его силуэт то возникал, то исчезал, сея вокруг себя смерть. Он восхищенно смотрел, как тарки умирают под молниеносными ударами, как тело чужака постепенно наливалось серебряно-белым светом. О! Теперь многие видели этот чудесный, завораживающий танец смерти! Казалось, будто пришлый воин один сдерживает многотысячную волну монстров Ледяного леса.

С трудом оторвав взгляд от смертельной пляски удивительного витязя, десятник повернулся к построившимся за его спиной воинам. Все это происходило очень быстро, хоть и казалось, что целую вечность. До тарков оставалось шагов полтораста. Строй сбили на удивление слаженно, хоть и были в том строю воины из разных десятков, а то и вовсе обычные мастеровые или крестьяне. Правда, они держались за спинами тех, кто имели щиты и брони. Лучники по команде десятников уже выпускали свои стрелы, сея смерть в бушующем море вражеских тел.

Наконец это море всколыхнулось и потекло прямо на их маленький хлипкий строй. Пока тарки добежали до первого ряда, стрелки успели выпустить по три, а кто половчее, и по пять стрел. Именно лучники и смогли нанести хоть какой-то урон, пока набегающие тарки не смели их хрупкий заслон. Перед тем как в глазах Олава померк свет, он ощутил странную обиду за то, что его воины продержались так мало…

…— Но, отец! — Аная была непреклонна. — Ты мне не веришь? Хорошо. Тогда поспрашивай тех женщин, что шли со мной. Им-то ты должен поверить? Ведь так?

— Чадо, я верю тебе, верю… — Икер сидел сейчас на своем кресле посреди дома и о чем-то как будто задумался. Он уже поговорил с Альди об этом чужаке, и многие мысли не давали ему покоя. — Ведь ты не станешь отрицать, что этот твой Ксандр как-то связан с появлением Темного, из-за которого мы сейчас заперлись в городе, будто стайка перепуганных жмыхов? Верно?

От него не скрылось, как вспыхнуло лицо дочери от его слов, особенно когда он сказал «твоего Ксандра». Этого ему только не хватало! Ишь как разрумянилась! Неужто полюбился ей этот пришлый?

— Да, батюшка. — Она всегда так говорила, когда хотела смягчить отца. — Только вот… чего тебе гадать? Сам и поговорил бы с ним. Кем бы он ни был, меня-то он все-таки спас из лап тарков. А дальше уже решишь, как быть, — после разговора с ним.

«Ох хитра! — восхитился он дочерью, враз изменившейся с бушующей на покорную. — Как плетет! Ох как плетет!»

А вслух сказал:

— Добро, быть по сему. Поговорю я с ним. Только еще в пути, пред воинами, он попросился на стену. Я ему этого запретить не в силах. Пусть станет плечом к плечу с лоримами и покажет, на что справен. А я погляжу. Вот потом и поговорим.

— Эх, батюшка, ты даже не представляешь, каково будет твое удивление! — Она говорила мягко и покладисто, только Седовлас заметил в ее взгляде что-то особое — крепкое, как сталь.

Аная поклонилась отцу, чем заставила его удивленно поднять бровь, и, молча развернувшись, направилась к выходу из большого дружинного дома. Только когда тяжелая окованная дверь осталась позади, девушка дала волю своим чувствам. Вытирая крепко сжатыми кулаками выступившие слезы обиды, дочь конунга спустилась во двор, где ее ждали четверо телохранителей из отцовой дружины.

На обширном дворе, в тени навесов, что были сколочены у края стены, на толстом бревне сидел Альди, а с ним и седой кормщик Асвер. Они о чем-то вполголоса разговаривали, постоянно бросая ленивые, но цепкие взгляды на тренирующихся поодаль отроков.

Проходя мимо сидящих, Аная только и вымолвила твердым голосом:

— Где?

Альди спокойно ответил:

— В лагере стрелков.

Более не задерживаясь и не глядя на своих охранников, девушка направилась к выходу из детинца. Она по-прежнему была одета как отрок, а не в платье, как бы подобало дочери конунга.

Уже в воротах она почти столкнулась с Валдо Белоусом, который при виде ее расплылся в счастливой улыбке. Правда, улыбка та так и застыла на лице, потому что Аная даже не взглянула на застывшего воина…