Читать книгу "Паразиты - Дафна дю Морье"

Селия была менее обременительной компаньонкой. Умелая помощница, она усердно драила палубу шваброй, но всегда зорко следила, чтобы не произошло какого-нибудь несчастья. «Не нравится мне эта черная туча», «Как насчет того, чтобы вернуться, пока погода не испортилась?», «Что там вдали, скала или несчастная дохлая собака?». В бочку меда она неизменно добавляла свою ложку дегтя. Нет, куда лучше отправляться в плаванье одному.

Ночь, в которую Найэл записал свою песню, подходила к концу, едва забрезживший рассвет предвещал хороший, ясный день, с берега дул легкий бриз. Найэл поднялся на шлюпке вверх по протоке до причала и пошел по тропе к тому месту, где накануне вечером оставил машину. Она стояла на обочине дороги. Он сел за руль и поехал в деревню. Там он купил хлеба и немного другой провизии, после чего отправился на почту послать телеграмму. Заполнив телеграфный бланк, он обратился к сидевшей за барьером девушке. Она была молода, привлекательна, и Найэл улыбнулся ей.

— Могу я попросить вас об одном одолжении? — сказал он.

— О каком именно? — спросила девушка.

— Я собираюсь сходить под парусами, — сказал Найэл, — и не знаю, когда вернусь. Все зависит от ветра, от состояния моей лодки и, прежде всего, от моего настроения. Я хочу, чтобы вы не отправляли эту телеграмму, скажем, до пяти часов. Если я вернусь к тому времени, то заберу ее и, возможно, пошлю другую. Это, как я уже сказал, будет зависеть от моего настроения. Если не вернусь, тогда отправьте телеграмму — ту, что я дал вам, — вот по этому адресу и на это имя.

Девушка с сомнением поджала губы.

— Это против правил, — сказала она. — Не думаю, что я смогу выполнить вашу просьбу.

— В жизни, — сказал Найэл, — многое против правил. Неужели вы еще не поняли?

Девушка покраснела.

— Будет против правил, — сказал Найэл, — если, вернувшись, я приглашу вас поужинать со мной на моей лодке. Но если ужин будет хорош, вы вполне могли бы принять мое приглашение.

— Я не из таких, — сказала девушка.

— Жаль, — заметил Найэл, — потому что с такими интересней всего.

Она снова перечитала телеграмму.

— Когда вы хотите, чтобы я ее отправила? — спросила она.

— Если я не вернусь, — сказал Найэл, — отправьте ее в пять часов.

— Хорошо, — сказала она и повернулась к нему спиной.

Найэл еще раз перечитал телеграмму и расплатился.

Она была адресована Марии Делейни, далее шло название театра, Лондон.

«Дорогая, я люблю тебя. Я отправляюсь в море. Я написал для тебя песню. Если ты получишь телеграмму, то одно из двух. Либо я добрался до берегов Франции, либо лодка затонула. Еще раз — я люблю тебя.

Найэл».

Затем, насвистывая свою последнюю мелодию, он сел в машину с буханкой хлеба, пучком морковки и небольшим пакетом картошки.

Чтобы отплыть от берега, Найэлу потребовалось два часа: пока он поднимал грот-парус, снасть заело, и он повис, как человек в цепях. Найэл вспомнил, что в одной книге по парусникам, прочитанной им в часы досуга, парус, который вытворяет такие фокусы, назывался «оскандалившимся». Самое подходящее название, лучше не придумаешь. Стыдливо, застенчиво парус полоскался на ветру, и Найэлу пришлось забраться на мачту опустить его, после чего процедура повторилась, но уже без скандала. Затем надо было привязать шлюпку к бую — маневр довольно сложный. Цепь оказалась слишком тяжелой для маленькой шлюпки, и ее нос погружался глубоко в воду.

Один, сам себе хозяин, плывущий по течению — слава Богу, начался прилив, — Найэл схватился за румпель и опустил кливер. Небольшой передний парус не поддавался и закрутился вокруг штага. Найэлу пришлось бросить румпель, пройти по палубе и освободить его. Когда он вернулся к румпелю, то увидел, что его суденышко несет на отмель. Найэл в мгновение ока выровнял его и направил вниз по течению.

Какой жалкой фигурой я, должно быть, выглядел с берега, подумал он, и в какую ярость пришла бы Мария.

Переход по реке к морю завершился без неприятностей. Судно шло вместе с ветром и отливом, и ничто не мешало его движению. Даже если бы Найэл захотел остановить его, он не знал, как это сделать.

На море дул свежий ветер, светило солнце, и на поверхности воды не было ни малейшего волнения. Один из тех холодных, ярких зимних дней, когда земля незаметно тает вдали и резко очерченная линия горизонта напоминает четкий карандашный рисунок. Найэл выбрал для своего судна самый благоприятный, на его взгляд, курс — дым из трубы едва различимого вдали парохода. Забыв о том, что пароход, равно как и его посудина, движется, он закрепил штурвал узлом, который сразу развязался, и спустился в кабину приготовить завтрак.

Из иллинойского языка, разогретого на сковороде с жареной картошкой и нарезанной кубиками морковью, вышло вполне сносное блюдо. Приготовив завтрак по своему вкусу, Найэл поднялся с ним на кокпит, сел и стал есть, держа одну руку на штурвале. Земля за кормой превратилась в сероватое пятно, но это его не беспокоило — море было спокойным и гладким. Сопровождавшая его чайка с некоторым сомнением парила в воздухе, и Найэл, дабы умерить ее жадность, бросал ей кусочки языка. Когда язык кончился, он бросил чайке хвостик моркови. Чайка проглотила его и подавилась, после чего улетела, с громкими криками взбивая воду крыльями.

Найэл спустился вниз за подушкой, положил ее под голову на комингс, растянулся на кокпите и, упершись одной ногой в штурвал, закрыл глаза. Вот она — вершина блаженства.

В Лондоне, в Париже, в Нью-Йорке мужчины заполняют конторы, сидят за столами, вызывают секретарш, разговаривают по телефону; мужчины устремляются в метро, вваливаются в автобусы, стоят за прилавками магазинов, крошат горную породу в шахтах. Мужчины воюют, ссорятся, пьют, занимаются любовью, спорят о деньгах, о политике, о религии.

Везде во всем мире люди пребывают в волнении, где-то, почему-то. Их одолевают тревоги. Мучат нерешенные вопросы. Даже те, кого он любит, переживают душевное смятение. Марии и Чарльзу надо принять решение относительно их будущего. Селии надо принять решение относительно ее будущего. Они вплотную столкнулись с трудноразрешимым вопросом: «А что дальше?»

Для Найэла он не имеет значения. Для него ничто не имеет значения. Он один в море. И он написал песню. Мир и покой почиют на нем. Стоит захотеть — и ему нет нужды возвращаться. Его лодка может плыть вечно. Попутный ветер, тихая вода, и где-то за серой гладью моря — берега Франции, ароматы Франции, звуки Франции. Пусть лениво, пусть медленно, но в его жилах течет-таки то, что Папа в минуты раздражения называл «дурной французской кровью Найэла». Англия его дом лишь по стечению обстоятельств, потому, что так вышло, из-за Марии.

Чего проще — доплыть до Франции. Послать из Франции телеграмму Марии: «Я здесь. Приезжай и ты».

Но вот беда — Мария любит комфорт. Ей нужны мягкая кровать, ароматическая эссенция для ванны. Крепдешин для тела. Вкусная еда. Она никогда не согласится жить с ним вот так — голова на комингсе, ноги на штурвале. К тому же она честолюбива.