Читать книгу "Неотразимая - Вера Кауи"

Она не отвечала, но ее тело у него в руках обмякло, ослабело, и он, воспользовавшись ее замешательством, перешел в наступление:

— Почему бы тебе хотя бы не поговорить с Луисом?

Пусть он объяснит тебе, что это совсем не сложно. Все проще простого…

Понемногу Элизабет начала оттаивать. Тяжело вздохнув, она тихо сказала:

— Хорошо.

— Тогда давай одеваться. Луис ждет внизу.

— Не знаю, как вы, а я во время беседы предпочитаю прогуливаться, — любезно произнес Луис. Его сонные карие глаза улыбались. — Не возражаете?

Несколько секунд она внимательно глядела на него, затем сдержанно улыбнулась.

— Нет.

Она великолепно разыгрывала равнодушие, однако в ровном голосе проскальзывали тревожные нотки. Его профессиональный взгляд отметил и другие изменения.

Ледяное сияние уступило место тусклому блеску, в невидимом силовом поле появились разрывы. В душе Элизабет поселилось сомнение. Она держалась напряженно, словно пыталась удержать от распада рассыпавшийся на части монолит. Гордая, подумал Луис. Чертовски гордая. Наверное, никогда не просила о помощи, и ей невероятно трудно просить сейчас. Есть люди, которые до самой смерти не могут этому научиться.

А может быть, она убеждена, что ей никто и не станет помогать. В этом нужно разобраться. Пока Элизабет одевалась, Дэв в нескольких словах рассказал ему о том, что случилось сегодня утром. Возможно, ей кажется, что в ней что-то сломалось. А если прибавить к этому вчерашнее ночное чтение книги откровений, то в этом нет ничего удивительного. И он должен убедить ее подвергнуться гипнозу. Ну что ж, подумал он, похоже, эта дама всегда берет быка только за рога…

Они медленно брели по направлению к парку. Элизабет приноравливала свой шаг к неторопливой походке Луиса. Когда они приблизились к узким ступеням лестницы, Луис пропустил ее вперед, любуясь мерным покачиванием ее бедер. Он задержался у куста, усыпанного кремовыми цветами размером с чайное блюдце.

— Какой красивый куст, — заметил он, срывая пышный цветок. — Вообще-то я не из тех, кто восторгается цветами, но раз уж мы здесь оказались, грешно не воспользоваться случаем. — Он протянул ей цветок.

Элизабет взяла его и низко опустила голову, вдыхая аромат, поэтому Луис не мог видеть ее улыбки.

— Итак, — сказала она, — что бы вы хотели узнать?

— Ну, например, что вы чувствуете в связи с тем, что с вами случилось. Я имею в виду не только вчерашнюю ночь, но и все остальное.

— Да ничего определенного. Просто все как-то изменилось.

— То, что вас окружает, или вы сами?

— И то и другое.

— А в настоящий момент?

Некоторое время они молча шли рядом. Наконец, с трудом подбирая нужные слова, она нерешительно произнесла:

— Все открывается… словно кто-то широко распахнул окно… и при ярком свете все увеличилось. — Несколько секунд она молчала. — Я привыкла видеть вещи издалека, как бы через обратный конец телескопа.

Я и раньше прекрасно их видела, но они были далеко, слишком далеко от меня и не имели ко мне отношения.

Я чувствовала себя… в стороне… вне досягаемости, меня ничто не могло задеть.

— А сейчас все разом на вас обрушилось?

Она кивнула.

— Да.

— Прошлой ночью вы испытали нечто вроде шока.

— Да, но…

— Что — «но»?

— Видите ли, то, что я в свое время узнала от Харви Грэма, было по меньшей мере поразительно, но никакого шока у меня не было. — Она остановилась и посмотрела на него. — Если я не испытала шока, узнав, кто мой отец… — она замялась, — то почему я должна испытать шок, узнав, кто моя мать?

— Потому что у вас никогда не было отца, о котором вы могли бы вспоминать. А мать была. И ее вы помните, пусть даже бессознательно. Мозг никогда ничего не забывает. Он просто глубоко хоронит в памяти некоторые вещи. А прошлой ночью эти воспоминания были извлечены на поверхность.

Она замедлила шаги, теперь приноравливая их к своим мыслям.

— Вам известно, что произошло сегодня утром?

— Да.

— И как… вы это объясняете?

— Опять же старыми воспоминаниями. Судя по тому, что рассказал мне Дэв, расчесывание волос было для вас и вашей матери особым ритуалом. Вам нравилось, когда она это делала, ей нравилось это делать.

Возможно, она причесывала вас каждый вечер, перед тем как уложить спать, или утром, когда вы одевались.

Но независимо от места и времени этот ритуал был формой физического контакта, которая была важна для вас обеих. И это действие, независимо от того, кто его производит, всегда как бы возвращает вам мать. Вы провели с ней пять лет. Помните, кто сказал: «Дайте мне ребенка до семи лет, и он мой на всю жизнь»?

— Игнатий Лойола.

— И он был абсолютно прав. Именно в первые пять лет мы больше всего и быстрее всего учимся. Особенно любви.

— И потому я терпеть не могла, когда дотрагивались до моих волос?

Осторожно и благодарно следуя по проложенному Дэвом пути, Луис ответил:

— Полагаю, на этот вопрос можно с уверенностью ответить утвердительно. В данном случае ваше сознание поставило защитный барьер.

Внимательно, словно боясь упасть, Элизабет изучала почву у себя под ногами.

— Означает ли это… что я… лишившись матери, пережила эмоциональное потрясение?

— Подобных случаев сколько угодно. — Луис осторожно нащупывал путь. — Приемные психиатров полны людьми, пытающимися вернуть любовь, которой они лишились со смертью матери.

— Но я никогда к этому не стремилась, — тотчас возразила она.

— Потому что есть и другая категория людей, которые, считая себя отвергнутыми, сами отвергают, чтобы их больше не отвергли. Звучит довольно запутанно, — прибавил он извиняющимся тоном, — но такова человеческая природа. И любовь.

И снова они шагали молча. Наконец она произнесла:

— Я никогда не была на это способна. На любовь. — Ее голос был лишен всякого выражения.

— Считается, что наши действия продиктованы разумом. Даже теперь, когда нам столько о нем известно, мы не в состоянии до конца оценить его могущество. Мы используем не весь наш мозг, лишь некоторые его части, но даже их — не в полную силу. Однако нам определенно известно, что на самом деле наши действия обусловлены подсознательной мотивацией.

— Вы хотите сказать, что причина наших действий может быть вовсе не такой, как нам кажется?

— Опять не в бровь, а в глаз. — Она на редкость точно наносит удары, подумал он.

— Значит, мы не обязательно такие, какими себя считаем?