Читать книгу "Темный мастер - Анна Степанова"

Темнота накрыла ее.

Что было дальше, она помнила лишь урывками. Кажется, Эдан сдержал свое слово и упрямо тащил ее на руках, глубоко проваливаясь в снег и что-то шипя сквозь зубы. Кажется, он уговаривал ее потерпеть, говорил, что жилье близко, что он чует в зовущем целительский дар…

Снег яростно кружился вокруг, сливаясь с ночной тьмой в жалящую, мглистую бесконечность, и Лая знала, что юноша давно уже идет лишь на окрепший Зов, совершенно потеряв направление.

Все чувства ее теперь были притуплены, подернуты горячей дымкой — и постепенно даже страх, что они не дойдут, начал отступать. Ей становилось все равно, а это значило, что смерть подобралась куда ближе, чем она боялась…

И Лая почти готова была сдаться.

Затем свет пробился к ней, в нее, сквозь опущенные ресницы, залепленные тающими снежными хлопьями. Свет дразнил ее, почти заставляя поверить в божественный лик смерти… Свет падал на ее тяжелые веки, вызывая боль, а за ней недоумение — и вдруг чьи-то руки вырвали ее из снежных лап метели в восхитительное тепло и тишину.

Со счастливым вздохом Лая, наконец, погрузилась во мрак.

* * *

Слава вывалилась из подземной дыры, рухнула в снег, болезненно щуря отвыкшие от света глаза и с упоением вдыхая свежий морозный воздух. Проклятые пещеры чуть не стоили ей жизни! Чистое безумие — брести почти наугад, полагаясь лишь на чутье да слабую искорку огненного амулета — бесполезной игрушки, сделанной Огнезором из любопытства и отданной Славе за ненадобностью. Амулет вытягивал столько сил, что девушка уже вот-вот могла рухнуть от истощения. Но держалась. Шла и шла на каком-то зверином упрямстве… Чтоб она еще когда-нибудь!..

Над деревьями поднялась вспугнутая стая воронья. Мастер проводила их голодным взглядом. Припасы, захваченные на одной из стоянок варваров, закончились два дня назад, а приближаться к местам пещерных ночевок Слава не решалась, да и бесполезно — дюжина солдат Амареша с бородатым проводником из местных вряд ли оставили там хоть что-то съестное.

Варвара-проводника лишь позапрошлой ночью удалось девушке подкараулить и утянуть в узкий боковой проход. У полумертвого выдернула она из памяти столь ценную сейчас карту, а тело сбросила в одну из бездонных расселин. Со знаниями ахара Славе стало куда легче — а вот черным лисицам лорда теперь не позавидуешь. Хорошо, если хоть кто-то наверх выберется. Ну и дьяволы с ними! Армия Амареша в этой истории свою полезность уже исчерпала…

Слава с тоской окинула взглядом заснеженный лес. Вот пытался же когда-то втолковать ей Ледогор особенности выживания в дикой природе, а она пропускала мимо ушей! Зря, оказывается… Огнезору вон — хоть чаща, хоть болото, а хоть Императорский Дворец! Даже у варваров прижиться сумел!

И зачем его с проклятой охотницей на край света понесло? В Империи что ли мест мало? Какого дьявола, вообще, его память так не вовремя вернулась? Вот надо же было Совету Семерых этот приказ именно Огнезору поручить! И сугробы еще эти…

Так, злясь на все и вся, брела Слава, тяжело переставляя ноги и раз за разом глубоко проваливаясь в снег. Что гнало ее вперед, какая мысль заставляла двигаться, до боли вслушиваясь в тонкую ниточку следа, — она и сама еще не знала. Но чувствовала, что поймет.

Надо только дойти…

Глава двадцать третья, где совершается запретный ритуал, и двое становятся одним

Резкие голоса тревожили и без того неспокойный Лаин сон. Незнакомый, хрипло-старческий увещевал, терпеливо уговаривал с раздражающей и — почему-то Лая была уверена — напускной мягкостью. Родной же, чуть севший с мороза, почти рычал — недоверчиво, подозрительно, словно сторожевой пес, не спешащий идти навстречу приманивающему чужаку.

— Твой зов преследовал меня много лет, старик! Уже это хороший повод насторожиться, не находишь? — ядовито вопрошал Эдан.

— Я только последний жрец давно забытого храма, — недоуменно отзывался собеседник. — Звать сюда одаренных, таких как ты, — и есть мое служение. Здесь нет никакого злого умысла.

— А как же волки?..

— В лесу сейчас много хищного зверья. Наверное, есть и волки.

Раздраженное фырканье ясно давало понять, как Эдан отнесся к этому доводу. Охотница пыталась открыть глаза, рассмотреть незнакомца, но веки не слушались, тело растекалось теплом и слабостью, голова предательски уплывала в сон.

— Почему я должен верить тебе? — на краю сознания откликался родной голос.

— Желай я вам зла, просто не пустил бы на порог, — снисходительно, как ребенку, разъяснял старик. Его вкрадчиво-плавная речь очаровывала, усыпляла не хуже кровь-травы. — Но я же открыл дверь, помог вам согреться, исцелил твою подругу…

— Я знаю. И благодарен тебе. Но все же пока посижу здесь…

— Тебе тоже нужен отдых.

Лая уговаривала себя вынырнуть из сна, отчаянно со жрецом соглашаясь, но сил, чтоб пошевелиться или издать хоть какой-то звук, не было.

— Я не оставлю нас беззащитными на твою милость, — меж тем говорил Эдан. — Не могу. Доверию к незнакомцам меня не учили.

— Даже к благодетелям?

— Особенно к благодетелям!

Казалось, жрец не знает, что на это ответить.

— Зря, — наконец раздался его укоризненный вздох. — И чем ты поможешь подруге, если свалишься от усталости?.. Я не причиню вреда. Да и что может дряхлый старик против темного мастера?

— Какие все сведущие в здешних краях! — без удивления, но с досадой бормотал Эдан. — На мне что, клеймо стоит?

— Хороший лекарь всегда почует такого, как ты. Измененного. Улучшенного…

Любимый еще шипел в ответ что-то недоброе, но Лая уже не разбирала, окончательно потерявшись в сонном мареве.

В следующий раз она проснулась уже в тишине, прижатая к нагретой горящим очагом стенке, с ощущением мужского тепла и сонного дыхания за спиной, да тяжести знакомой руки на боку.

Значит, жрец все-таки уговорил его?

Лая слабо улыбнулась, не открывая глаз, но тут же застыла, затылком почуяв настырный, изучающий, нехороший какой-то взгляд. Она чуть было не пропустила вдох, но вовремя опомнилась, задышала спокойно и ровно, старательно изображая сон и радуясь в душе, что Эдан так настойчиво учил ее, нерадивую, всегда прятать свое присутствие.

— Огненная нить… — послышалось рядом тихое старческое бормотание. — Надо же! Горит? Горит… Вот так везение!.. — Слова жреца были путаны, неразборчивы, как у человека, от одиночества давно уже привыкшего говорить лишь с самим с собой. — А ты думал, не придешь ко мне?.. Я знал, что придешь… Вон каким стал! Не зря я столько сил потратил… А я, значит, дурак по-вашему? Нет, я прав был — не вы! Это вы дураками были… Старые, мертвые дурни… Хи-хи… Ну, побегал, мальчик, — и будет…

Охотница замерла, борясь со сном и вялостью, стараясь вникнуть в странное бормотание, а старик все повторял и повторял что-то про огненную нить и про неизвестных дурачков — теперь уж совсем бессмысленно. Потом и вовсе сбился на хриплое, некрасивое хихиканье, совсем не похожее на его прежнюю, плавную, убеждающую речь.