Читать книгу "Кровавая месса - Жюльетта Бенцони"

Глава XIVЖЕРТВЫ

Сидя в тюрьме, Шабо в конце концов внушил себе, что он вне опасности. Никаких сомнений, его арестовали только для того, чтобы укрыть от мести тех, на кого он донес и кого вот-вот посадят! Несколько дней он провел в одиночной камере, а потом его перевели в помещение, вполне пригодное для жилья, хотя, конечно, ничем не напоминавшее его уютную спальню в особняке на улице Анжу. К тому же Шабо разрешили заказывать еду у Коста, трактирщика с улицы Турнон. Денег у бывшего монаха хватало, и он даже начал потихоньку полнеть. Почти каждый день он съедал пулярку, суп, отварное мясо, котлеты, а если таковых не оказывалось, то курицу с трюфелями или куропаток. Все это запивалось отличным вином. Ему не отказывали в бумаге, перьях и чернилах.

Шабо не сомневался, что его жизни ничто не угрожает до тех пор, пока от него ждут все новых разоблачений, и старался вовсю. Он продолжал строчить доносы на окружавших его людей и уже обвинил во всех смертных грехах Эбера, Фабра д'Эглантина, Дантона, Лакруа и даже Давида, не говоря уж о де Баце. Шабо судорожно рылся в памяти, вспоминая все новые имена, выдвигая против них более или менее правдоподобные обвинения. Когда он узнал о том, что братья Фрей арестованы, то написал совершенно невероятное письмо: «Я благодарю Провидение за то, что вы наконец решились арестовать моих шуринов. Я считал их чистыми, как солнце, и честными якобинцами, но если они оказались не такими, то это самые лицемерные люди на свете».

Даже арест Леопольдины не причинил ему душевной боли. Шабо больше не испытывал нежности ни к кому, кроме себя, если допустить, что он вообще был способен на подобные чувства. Когда бывший монах не писал доносы, он слагал вирши в свою честь, воспевая собственную непогрешимость. Со своей стороны Комитет общественного спасения в некотором замешательстве смотрел, как увеличивается стопка доносов, поступающих из тюрьмы Люксембургского дворца. Сначала члены Комитета не придавали им большого значения, зная истинную цену Шабо. Но потом они пришли к выводу, что дыма без огня не бывает и что, возможно, в этой писанине есть доля правды. Доносы Шабо принялись внимательно изучать, тем более что Робеспьер и его любимый соратник общественный обвинитель Фукье-Тенвиль увидели в этом отличную возможность избавиться от всех, кто мог бы им помешать в установлении диктатуры. Мало-помалу та грязь, что выплескивал в своих доносах Шабо, начинала пятнать Коммуну и Конвент. А пока его жертвами становились ни в чем не повинные люди — такие, как Мари Гранмезон…

Молодая женщина, томившаяся в доме на улице Менар, не получая ни от кого никаких известий, не имея возможности ни с кем переписываться, была чуть ли не рада возвращению в тюрьму. Там она могла, по крайней мере, узнать, что происходит в городе. Но на этот раз ее отвезли не в Сент-Пелажи, где она могла бы снова встретиться с актрисой Франсуазой Рокур.

Несмотря на то, что каждый день повозки свозили арестованных к эшафоту на площади Революции, тюрьмы оставались переполненными. В них томилось больше шести тысяч человек — при том, что все население Парижа едва превышало шестьсот тысяч. Поэтому под тюрьмы отдавали все новые и новые заброшенные монастыри. Так случилось и с монастырем бенедиктинок, сестер выгнали совсем недавно, а их место в кельях заняли узницы. Именно в эту тюрьму и отправились Мари и ее горничная Николь, а Бире-Тиссо увезли в тюрьму Форс.

Поначалу Мари испытывала даже некоторое облегчение, потому что прекратились ежедневные визиты полицейского Армана, чьи разговоры сводились всегда к одному и тому же: «Скажите нам, где Бац, и мы немедленно вас освободим!» В первые дни Мари смеялась ему в лицо. Откуда ей знать, где сейчас де Бац, этот человек-ветер, когда она сидит в своем доме и ее так надёжно охраняют? Потом эти разговоры утомили ее, и молодая женщина просто перестала отвечать Арману, даже когда он грубо обращался с ней, что случалось все чаще. Но Арман внушал Мари отвращение, и ей становилось все труднее сдерживаться. А ведь этот человек бывал когда-то в ее доме в Шаронне, де Бац считал его другом, и Арман даже осмеливался говорить Мари о своей любви. Хуже всего было то, что он продолжал говорить о своих чувствах и теперь. В тюрьме Мари могла хотя бы надеяться, что полицейский оставит ее в покое. Но она быстро поняла, что ее ожидают новые испытания. Так как монахинь изгнали из монастыря совсем недавно и какое-то время они даже жили вместе с узницами, эта тюрьма была более сносной, чем остальные. Здание монастыря, окруженное садами, было красивым, за могилами на монастырском кладбище ухаживали так же любовно, как и за клумбами. Заключенным разрешали там гулять. Во время одной из прогулок Мари познакомилась с женщиной лет сорока, все еще очень красивой. Та грустно прохаживалась между заброшенными теперь могилами и, увидев Мари, после минутного замешательства подошла к ней.

— Вы ведь мадемуазель Гранмезон, не так ли?

— К вашим услугам, сударыня. Откуда вам известно, кто я?

— Вы ведь были очень знамениты, пока не решили оставить сцену. А кроме того, у нас есть один общий друг. Разве Жан де Бац никогда не рассказывал вам о нас? Я госпожа д'Эпремениль.

Отнюдь не холодный и сырой день был виной тому, что по спине у Мари пробежала ледяная дрожь. Она жадно рассматривала прекрасное лицо без морщин, великолепные каштановые волосы с редкими серебристыми нитями, ища сходство.

— Да, конечно. — Мари надеялась, что ничем не выдала себя. — Советник д'Эпремениль известен своим ораторским талантом и нападками на злоупотребления королевской семьи…

— …за что он и поплатился, проведя весьма неприятные годы на острове Святой Маргариты. Во времена «дела о колье» мой муж принял сторону противников королевы. Но это старая история, — добавила Франсуаза д'Эпремениль с улыбкой, — а мы женаты совсем недавно. Я полагаю, Бац даже не знал о нашей свадьбе, хотя они с советником всегда были близкими друзьями. Мой муж — управляющий «Индийской компании», точнее, был им, а Жан — один из основных пайщиков.

— Вы сказали «был»? Я надеюсь, он не…

— Нет, мой муж не умер. Он всего лишь арестован, — грустно сказала женщина. — И я очень за него боюсь. Народ, который был от него когда-то без ума, теперь ненавидит его.

И Франсуаза принялась рассказывать о своем муже, которого она, вне всякого сомнения, очень любила. Мари терпеливо слушала. Ей казалось, что эта женщина, воскрешая в памяти былое величие и экзотическое очарование далеких стран, пыталась справиться с печальным настоящим и защититься от страшного будущего.

— Его арестовали раньше меня, — закончила Франсуаза д'Эпремениль со вздохом. — Муж возвращался из Нормандии, там у нас замок недалеко от Гавра. Его сын, женатый на моей старшей дочери, живет в нем постоянно. Кстати, Жан де Бац часто бывал там…

Мари не могла не воспользоваться подвернувшимся случаем и спросила:

— Это дочь от первого брака? У вас, вероятно, есть еще дети?

— Да, от первого мужа, адвоката Жака Тилорье, у меня две дочери. Жак умер несколько месяцев назад.

— А ваша вторая дочь тоже замужем?